Парни двигались по деревне, как в тяжелом сне. Они еще не могли поверить, что Мартти уже больше нет среди них. Сжав зубы, стояли они в комнате у гроба, а Танел плакал, закрыв лицо шапкой.
Голова Мартти была завязана, но лицо осталось целым. Это было красивое и спокойное лицо спящего молодого человека. Только из-под повязки па виске виднелся черный след кровоподтека.
Со свалявшимися седыми волосами, глазами сухими и обезумевшими, его мать ходила взад-вперед по комнате, словно пыталась утомить свою боль. Сказать ей никто ничего не мог — словами горю не поможешь.
Удивительно тихим утром хоронили Мартти.
Море было ленивое, и берег пустой. Только коровы с хрустом жевали траву между гладко отполированными прибоем камнями и цветущими кустами шиповника. И в покое летнего утра звучали глухие удары церковного колокола.
Мать Мартти хотела похоронить своего единственного сына красиво. Так она говорила людям. И вот двадцатилетний Мартти впервые попал в церковь, будучи покойником. Деревня изумилась. Но, в конце концов, это было право матери Мартти, а самому ему теперь вое равно.
Наконец, дело вовсе не в церкви и не в вере или неверии людей. Нет, вокруг этого вопроса не разгорелось никаких страстей: траур был слишком глубоким и серьезным.
Некоторое время назад, когда бывший директор рыбокомбината, произнося речь о рыбе, умер прямо на трибуне, долго обсуждали и согласовывали, на каком уровне организовать похороны. Хоронили его с таким количеством торжественных речей и так церемонно, что для траура не осталось места.
Народ в церкви набился битком.
На черных носилках стоял белый гроб — деревянный бушлат Мартти.
Воздуха не хватало. Было душно от горящих свечей и запаха цветов. Красавица Анне сидела на скамье, опустив лоб на пюпитр для молитвенника, и ни разу не подняла лица. У Саары тряслась голова, но она не плакала. Она оделась в то самое черное кружевное платье, в котором танцевала с Мартти на празднике. Саара стояла здесь, но никого не видела, ничего не слышала: она отсутствовала. Кто может сказать, где все ее родственники? Где развеян пепел большого семейства Гольдманов? Кто может указать, у подножья какого памятника, в каком концлагере положить им цветы или зажечь свечу?
Танел держал руку на плече Саале: они стояли в проходе, между скамьями. Все внимательно слушали, что говорил пастор. Его вызвали специально для этого случая — произнести проповедь. Хотя в деревне и имелась церковь с удивительно красивым петушком, но что делать и таком храме пастырю духовному, если отсутствует приход.
Пастор был среднего возраста, хорошо выбрит и обладал мягким глубоким голосом. Порой он цитировал писателей, которых жители побережья никогда не читали, как, например, Сомерсета Моэма. Но в большинстве случаев он ссылался на кораблекрушения, штормы и даже новейшую технику лова, и все его примеры и сравнения были всем хорошо понятны.
В конце он говорил о смерти. Но эта часть проповеди шла на допотопном языке.
— …Ангел смерти ждет указаний господа, который на земле живущих детей смертных велит скосить и домой отнести. Приказ дан сверху, коса сделала свое дело, и дитя человеческое вернулось обратно, в прах обратилось…
Единственная, кто плакал, была мать Мартти.
Саале повторяла про себя: «Это воля божья. Но для чего?» Она не слушала, о чем говорил пастор, она обращалась к богу. «Для чего?» — спрашивала она. И заметила, что упрекает бога.
— …О тех смертных, кто почил в бозе, мы не должны грустить и беспокоиться. Наш истинный дом по ту сторону мирского бытия. За вратами смерти царство божье светлое…
Пастор мгновение помедлил, чтобы сделать особое ударение на словах, которые он собирался произнести, и затем сказал:
— Но грешникам не попасть туда. Не все космические корабли достигают орбиты…
— Чушь порет! — сказал Танел со злой болью, и люди, стоявшие поблизости, услышали его.
Мать Мартти стала громко рыдать. Ее успокаивали.
Не сомнения пастора в том, что Мартти и все они попадут в рай, а пустота этого обряда похорон рассердила людей также, как в свое время церемония похорон директора комбината. Но когда друзья покойного, молодые рыбаки, все в черных костюмах, подняли на плечи белый гроб и двинулись через деревню к новому кладбищу, настоящая, глубокая траурная печаль вернулась к людям.
Наступило время лова камбалы.
В это позднее утро большая часть лодок уже вернулась в рыбачью гавань, и дети рыбаков пришли на помощь вынимать камбалу из сетей.