— Стейн, — позвала она. — Посмотри-ка туда.
Она почувствовала его теплую ладонь на своем плече. В последнее время она смаковала каждое их случайное соприкосновение, пытаясь углядеть в нем проявление любви. Вот и сейчас она замерла, чтобы он не убрал руку.
— Это не кобыла ли Босвейка там плывет? — наконец спросила Саския.
Она обернулась, глядя на его внимательное лицо, на милые сердцу морщинки, собравшиеся вокруг глаз.
— Точно, она, — подтвердил муж, надел толстую куртку и вылез через северное окно, где вчера привязал лодку.
Марта и Пит выскочили из-под одеяла и залезли на сундук у подоконника.
— Видишь, — важно, с четырехлетним превосходством сказала Марта, — лошади тоже умеют плавать.
— Эта лошадка не плывет. Она просто такая высокая, что держит голову над водой.
Саския дала каждому из детей по куску сыра. Хлеба больше не оставалось: придется учиться печь булочки на торфяной жаровне.
— Саския! — раздался тревожный голос мужа.
Протиснувшись между коровой и мешком крупы, Саския добралась до противоположного окна. Стейн протягивал ей из лодки замотанный кулек. Она перегнулась через окно навстречу мужу. Вроде бы не тяжелый, кулек все же выскользнул у нее из рук и упал в мутную воду. Стейн рванулся за ним, опасно раскачивая лодку, схватил, развернул покрывало и протянул ей картину. Саския аккуратно пронесла ее над подоконником и стала завороженно рассматривать красивую девушку, сидящую у раскрытого окна.
— Что там, мама? — спросила Марта.
— Боже мой! — услышала она голос мужа. — Саския!
Она снова перегнулась через подоконник, и он осторожнее прежнего передал ей корзинку с младенцем, а потом опять взялся за весла.
— Ребенок? — ахнула Саския. — Кто-то подбросил нам в лодку ребенка?
— Ребенок, ребенок, — обрадовался Пит. В свои пять лет он повторял все, что слышал, и радовался каждому звуку.
Саския разворачивала пеленки, и дитя становилось все меньше и меньше. Добравшись до платка печального зеленовато-синего цвета, она остановилась. Ее руки отчаянно тряслись: платок наверняка достался ребенку от матери.
— Кто это, мамочка? — спросила Марта.
— Не знаю… Бедняжка, холодно-то ему, поди, как.
— Я знаю! — объявил Пит. — Его подложил святой Николай.
Дети залились тонким смехом.
Саския развела огонь в жаровне, чтобы нагреть воду для малыша. Стала разматывать платок, и оттуда выпал капустный лист.
— Зачем это? — удивилась Марта. Она льнула так близко, что едва давала матери пройти.
— Так, старое поверье. Кладут мальчикам на счастье.
— Можно мы его оставим, мама, ну пожалуйста?
— Что оставим? — осведомился Пит. — Капустный листок?
Марта толкнула его.
— Можно мы оставим малыша?
Руки все еще дрожали, когда Саския вынимала из платка бумагу, какой-то документ о картине. На обратной стороне листа большими печатными буквами было написано: «Продайте картину. Накормите ребенка».
— Господи помилуй, — пробормотала она, и черные жирные буквы заплясали перед глазами. Что за мать могла такое написать? Саския развернула промокшие пеленки. Мальчик. Маленький Моисей[15], голубоглазый, с жидкими светлыми волосиками. Только бы удалось уберечь его от смерти. Саския поставила на жаровню горшок с молоком, отыскала чистые пеленки и к возвращению мужа накормила и запеленала дитя.
— Это и вправду была кобыла Босвейка, — проворчал Стейн. — Глупее лошади свет не видывал. Я привязал ее к лодке и отбуксировал к хлеву, но тупая скотина не пожелала взбираться по доскам, так что пришлось мне с фермерским сыном подвязать ее ремнями и затаскивать на блоках. Из-за нее я еще и на паром опоздал — самому теперь надо грести.
— У нас новая обязанность, Стейн.
— Ребенок? — Муж мельком, хоть и с улыбкой, взглянул на малыша.
— Мальчик, — как бы невзначай упомянула Саския выгодный пол младенца.
— Ну и худющий же. Небось и недели не протянет.
Саския показала мужу бумаги.
— Там написано только имя художника.
Стейн перевернул лист. Последовало столь долгое молчание, что казалось, он больше не заговорит.
— Наказ от самого Господа, — прошептала жена.
— И средства, чтобы его исполнить, — вторил муж. — На следующую же ярмарку поезжай в Гронинген.
— С ребенком? — встревоженно спросила она, памятуя о Гронингенском приюте.
— С картиной. — Стейн взял по куску сыра и солонины, а затем вылез в окно.
Саския не могла налюбоваться на младенца. Контуры его лица с ямочкой на подбородке напоминали ей раскрытый бутон тюльпана. Весь день она просидела возле него, кормила молоком капля за каплей, то окуная палец в чашку, то опуская ему в рот. Она целовала его ножки, грела его, ласкала. А он в ответ широко раскидывал ручки, словно собирался обнять ее, двух других детей, корову — целый мир. Конечно, они попытаются вернуть дитя, но пока Господь дал им его на сохранение.
15
Согласно Ветхому Завету, дочь фараонова, взяв подкидыша, «…нарекла имя ему: Моисей, потому что, говорила она, я из воды вынула его» (Исх. 2:10).