Именно в этот час на сцену выходили мыши и крысы. В первую же ночь я почувствовала, как чьи-то лапки пробежали по мне, и после этого очень быстро научилась спать, глубоко зарывшись в одеяла. Грызунов я боялась не так сильно, как тараканов, поскольку мыши по крайней мере теплокровные. Маленькие живые зверьки, подумаешь. Но Ма боялась мышей панически. В Гонконге она отказывалась заводить кошку именно потому, что опасалась, что та начнет таскать в дом свою добычу. И неважно, что кошки сокращают поголовье грызунов. В нашем доме им не место. После той ночи я сказала Ма, что буду спать с краю, потому что мне надо вставать в туалет. Мне не хотелось, чтобы она лежала прямо рядом с резвящимися мышами и крысами. Вот так мы тогда старались заботиться друг о друге, хотя бы в малом.
Мы расставили мышеловки, и довольно быстро в них попалось несколько грызунов. Увидев бездыханные тушки, Ма испуганно отпрянула, и я вновь пожалела, что Па нет с нами и ей приходится самой заниматься всем этим. Я знала, что должна выбросить дохлых мышей и вновь зарядить мышеловки, но не могла заставить себя прикоснуться к мертвым зверькам, и Ма не возражала, когда я взяла их палочками для еды, что было ужасно негигиенично. Я выбросила мышеловки, мышей и палочки, и после этого мы уже не ставили ловушек. Вот такие мы были с Ма: две брезгливые буддистки в дьявольском логове.
В изголовье матраса мы положили «Тонг Синг», китайский календарь. В этих книжках много фу, магических слов, написанных древними учителями. Фу могут загнать злобного белого демона обратно в преисподнюю или отразить нападение духов дикой лисы, и мы надеялись, что в Бруклине фу помогут отпугнуть грабителей. Спала я плохо, да вдобавок меня постоянно будил грохот подскакивавших на выбоинах машин. Ма шептала: «Все в порядке», а потом легонько щипала за ухо, чтобы дух сна вернулся в мое тело, и трижды проводила левой ладонью по лбу, отгоняя духов злых.
Наконец настал день, когда от прикосновения к стене на моих ладонях больше не оставалось грязи. Отмыв квартиру, мы установили в кухне пять алтарей: духу земли, предкам, небесам, духу кухни и Гуанинь. Гуанинь — это богиня сострадания, заботящаяся обо всех нас. Мы зажгли благовония и поставили перед алтарями чай и рисовое вино. Вознесли молитвы местному духу здания и квартиры с просьбой даровать нам разрешение жить здесь, в мире; предкам и небесам — с просьбой сохранить от бед и дурных людей; духу кухни — чтобы мы не голодали, а Гуанинь — чтобы помогла осуществить наши сокровенные желания.
На следующий день я могла идти в школу, а Ма — начать работу на фабрике. Накануне вечером Ма присела на матрас рядом со мной.
— А-Ким, с того момента, как я побывала на фабрике, я все время думала и поняла, что у меня нет выбора, — начала Ма.
— А что такое?
— После школы тебе придется приходить ко мне на работу. Я не хочу, чтобы ты сидела здесь одна целыми днями и вечерами, дожидаясь меня. И еще я беспокоюсь, что не смогу в одиночку справиться с нормой. Женщине, которая занимала это место до меня, помогали двое сыновей. Я вынуждена просить тебя немного помочь мне на фабрике после школы.
— Конечно, Ма. Я ведь всегда помогаю тебе. — Я улыбнулась и погладила ее по руке. В Гонконге я всегда вытирала посуду и складывала белье.
К моему удивлению, Ма покраснела, как будто готова была расплакаться.
— Я знаю, — сказала она. — Но тут совсем другое. Я видела эту фабрику.
Она так крепко обняла меня, что я едва не задохнулась, но Ма уже взяла себя в руки и чуть отодвинулась. Тихо, словно разговаривая сама с собой, она произнесла:
— Наша жизнь в Гонконге — это тупик. Будущее для нас — для тебя — я видела только здесь, где ты могла бы стать кем захочешь. Мы совсем иначе представляли себе это дома, но все будет хорошо.
— Мама и детеныш.
Ма улыбнулась и принялась укутывать меня в тонкое хлопковое покрывало, которое мы привезли из Гонконга. Потом укрыла сверху нашими куртками и своим свитером, чтобы было потеплее.
— Ма? Мы останемся жить в этой квартире?
— Завтра я поговорю с Тетей Полой. — Ма поднялась, принесла футляр со скрипкой. Она остановилась посреди темной комнаты, на фоне потрескавшейся стены, поднесла скрипку к плечу и заиграла китайскую колыбельную.
Я вздохнула. Музыка, казалось, давным-давно пропала из нашей жизни, а мы ведь всего полторы недели в Америке. В Гонконге я слышала, как Ма играет на уроках в школе или во время частных занятий дома, но вечерами, когда я ложилась спать, она обычно слишком уставала, чтобы музицировать. Но теперь мы были здесь, и ее музыка звучала только для меня.