Это было правдой. После удара об колено ранки вновь стали кровоточить. Даже подавленный и испуганный я понимал, что проще всего на женщину надавить кровавой жалостью.
– Ты говорила, что живёшь рядом, – осторожно начал я.
– Ооо, нет-нет-нет, ко мне нельзя, – открестилась та.
– Я только перебинтую руку и уйду, – уговаривал я, – я не собираюсь у тебя ночевать.
– Ко мне нельзяяя! – чуть ли не прокричала она. – Жди скорую.
– Я уйду на следующую остановку, если ты её вызовешь. Мне не нужны проблемы. Или пойду за тобой, когда ты отправишься домой.
– Я вызову полицию!
– Тогда у нас обоих будут проблемы.
– Ну, и поделом мне, дуре!
Минут десять мы спорили, пока я не победил в споре, однако она сумела меня задеть.
– Посмотри на меня! Я идеально красива этим вечером. Специально для тебя! Зачем ты превратил отличный вечер во всё это? Зачем врать, притворяться?!
– Я думала ты другой. А ты всего лишь наивный мальчик, у которого в жизни всё хорошо. Захотел – ударил официанта, захотел – обманул девушку. Ты делаешь только то, что тебе нравится, да?
Она плакала, указывая удаляющимися каблуками мне путь. Я, спрятав руки в карманы, шёл за ней следом. Была уже ночь, и поднялся сильный ветер, но холоднее всего было внутри груди. Мы шли по набережной, а река волновалась где-то там внизу. Ни людей, ни машин, только один раз нам попалась хохочущая парочка, садящаяся в такси. Когда мы проходили мимо, Нина посмотрела на них сквозь слёзы и сглотнула. Больше я не решался положить ей руку на плечо.
Иногда она смеялась и называла себя дурой, и я понимал, что довёл её до истерики. Я понимал, что она перебарывает себя, что ставит заботу выше ненависти, выше своего желания. Она могла бы бросить меня на этой скамье, могла заказать такси, могла купить минералки и туалетной бумаги и швырнуть мне в лицо, мол, на, обрабатывай. Но она сквозь слёзы тащила меня к себе домой. От осознания её жертвы и своего скотства мне становилось тошно, но в то же время я погружался в какую-то щемящую душу меланхолию, которая словно затягивала поры моей сухой потрескавшейся повседневности.
Ситуация, происходящая между нами, мнилась мне такой ненормально прекрасной, словно одни милые животные поедали других милых животных, казалась причудливой гармонией природы, невообразимо печальной и необъятно просторной. Это была жизнь, полная чувств и необъяснимости материй, жизнь, сводящая с ума, и наводящая на мысль, безжалостная и беспомощная, единственная жизнь, дарованная без исключения каждому. Жизнь, именованная случаем.
– Веди себя прилично, – пригрозила она мне, сжав здоровую руку.
Мы стояли на лестничной площадке, и она открывала дверь квартиры. Её щёки покрывали разводы от потёкшей туши, а мою руку – короста из потёкшей крови. Была уже ночь, и она прислонила палец к губам, когда мы вошли. У неё была большая квартира. Коммуналка. Множество комнат по обе стороны коридора, в каждой из которой жили люди. Когда мы аккуратно ступали на пол, доски скрипели, и по звукам было понятно, что идут минимум двое. Сжав зубы, Нина довела меня до своей комнаты и открыла ключом дверь. Она успела обрадоваться, что нас никто не заметил, перед тем, как включить свет. После щелчка выключателем она вскрикнула.
Спящий на её кровати человек зашевелился.
– Зачем свет? Выключи, я только легла, – сонным голосом пробормотал кто-то, кутаясь в одеяло.
– Лиза? Ты что тут делаешь? – удивилась Нина, подходя к кровати. – Чего ты у себя не спишь?
– Ммм, мой урод опять нажрался, от него перегаром несёт, – жалобно, но сонно проговорил голос, но вдруг стал чище. – Ты чего вернулась? Я думала, ты на свидание с ночёвкой поехала.
Нина залилась краской. Наверняка, оттого, что это было сказано при мне.
– Я просто предполагала, – угасающим шёпотом произнесла она.
Лиза приподнялась на кровати и посмотрела девушке в лицо. Тушь чёрными полосами растеклась по щекам. Лиза продрала глаза и всполошилась.
– Что случилось, моя девочка? – потянула она к ней свои руки, заставила присесть на кровать, и, увидев меня, спросила, – а это кто?
Нина с сожалением посмотрела на меня, вонзив осуждающий взгляд в свои ладони. Ими она размазала тушь к вискам, и, всхлипнув, ответила:
– Ему надо руку перебинтовать. Подрался.
После небольшой паузы Лиза с явным неудовольствием приподнялась на локте, и свесила ноги с кровати.
– Найди ты уже мужика себе, – прокряхтела и голосом и телом ещё молодая и голосом и телом соседка, вставая. – И получше.
Она смерила меня предупреждающим взглядом, будто я собирался сделать что-то плохое. Нина ничего не ответила, но её губы горестно сжались. Нежные розовые губы.