— Александра Львовна, — поприветствовала её Генка.
Краснота и припухлость глаз напоминали про тяжёлый день. Держалась женщина довольно спокойно, только руки не находили себе места и постоянно перемещались по столу, выдавая и её взволнованность, и деятельный характер.
— Спасибо, что отнеслись всерьёз к моему приглашению, ГеннадЬя, — она первый раз назвала её по имени, и оно прозвучало именно так «ГенНадья», словно и с акцентом, а словно и намеренно исковеркано.
— Я удивилась, — Генка оглянулась в поисках официантки и вспомнила, что здесь самообслуживание.
— Я тут взяла на себя смелость кое-что вам заказать, — подвинула ей женщина стакан воды со льдом и соломинкой, большую горку овощного салата на белой как первый снег тарелке и два поджаренных тоста. — Я заметила, вы очень плохо едите. Совсем не то, что в детстве.
И Генка, уже потянувшаяся к соломинке, застыла на полпути. Она сдвинула брови к переносице и молча уставилась на женщину.
— Вы же видели, я надеюсь, вещи, которые я сложила в ваш чемодан?
— Вы про платья?
— Да, и про платье тоже. Я тянула с этим разговором так долго, что сейчас, боюсь, у меня совсем не осталось времени объяснить всё, — вздохнула женщина.
— Я никуда не тороплюсь, — Генка словно первый раз увидела какая ровная у собеседницы кожа. Ухоженная, хорошо увлажнённая, с морщинками, но без единого пигментного пятнышка, прыщика или сосудистой звёздочки. Сколько ей? Пятьдесят? Шестьдесят?
— И всё же разговор слишком долгий, чтобы уложиться в один вечер, — снова вздохнула она.
«Да, особенно, если тянуть время» — заметила про себя Генка, но промолчала в надежде, что женщина перестанет уже вздыхать и перейдёт к делу.
— Не думала, что когда-нибудь я снова увижу свою Надьяшу, но жизнь порой преподносит нам приятные сюрпризы, — счастливо улыбнулась она.
— Надьяша, это кто? — что-то Генка начинала сомневаться в её вменяемости.
— Это ты, — перешла экономка на «ты» без церемоний. — Твоя бабка настояла, чтобы тебя назвали Геннадия, в честь деда, но твоя мама и здесь поступила по своему. Она звала тебя Надя, Надюша и Надьяша, копируя твоё детское произношение. Так оно к тебе и прилипло это «Надьяша», неужели не помнишь?
Генка не помнила, и не верила этой странной женщине, вдруг начавшей придумывать её прошлое и выдавать за действительное, пользуясь тем, что Генка всё равно не сможет проверить.
— Александра Львовна, чего вы хотите?
Женщина осеклась, словно прикусила язык, и дурацкая умильная улыбочка исчезла с её лица.
— Ничего. Просто рассказать тебе правду.
— Правду о чём?
— О твоём рождении.
Они обе замолчали, сверля друг друга глазами и экономка сдалась первой.
— Я специально положила тебе это детское платье из шотландки, чтобы ты отнеслась к моим словам всерьёз. Это было твоё любимое платье — это ты помнишь?
Генка помнила, но продолжала молчать, усиленно вспоминая, кто мог об этом знать. Мама, папа, Лёлька, бабушка. Нет, бабушка не знала. Она бы выкинула его, как розовые лаковые туфли, которые Генка так любила. Их бабушка выкинула, сославшись на то, что они малы. Она категорически запрещала ей привязываться к вещам и игрушкам, и Генка разговаривала с ними только когда была уверена, что одна. Клетчатое платье отправилось на помойку, когда действительно стало мало. И Генка оплакала его на поминках, которые устроила на двоих с одноглазым плюшевым зайцем — единственным свидетелем её страданий, забившись в угол у батареи. Больше о платье не знал никто.
— Его купили тебе в Чёрную пятницу на распродаже. Ты вцепилась в него, висящее на манекене и ни за что не хотела другое такое же, которое предлагал тебе продавец. Пришлось раздевать манекен, хотя оно было на два размера больше, чем нужно.
«Так вот почему я так долго в нём проходила!»
— А вы-то откуда это знаете? — Генка смотрела на женщину с подозрением.
— Я и не надеялась, что ты меня вспомнишь. Столько лет прошло, да и ты была совсем крохой. Я была твоей нянькой, Надьяша. С самого твоего рождения и до того дня, когда твоя бабка увезла тебя в Россию.
— Нянькой? — Генке срочно понадобилось глотнуть воды. Она выкинула соломинку и сделала большой глоток. Это же не могло быть правдой? Или могло?
— Вы знали мою маму?
— Конечно, — теперь женщина смотрела на Генку как на тронувшуюся умом. — И маму, и отца, и Леокадию.
— Леокадию? — никто не называл Лёлю полным именем, но Генка знала его от бабушки. — Я помню, мама называла её Лео, а папа «Мой львёночек».