Проучившись всю жизнь у лучших педагогов, я, казалось, могла бы считать, что усвоила технику своего искусства. Но теперь передо мной возникла совершенно новая задача, да и не только передо мной. Дети «Ренуво» — вообще проблема, каких раньше не приходилось решать.
Мои ученики, независимо от возраста, были детьми, лишенными детства, детьми с душой, носящей страшные раны, у многих из них на глазах убили родителей. Какая тут может быть танцевальная техника? Классические танцы в балетной юбочке? Какова психология такого ребенка? Что эти дети думают? Какими они видят нас — взрослых, допустивших то, что случилось?! Физически они тоже носили стигматы: шрамы, донельзя повышенная нервность… На всех были толстые пуловеры, грубые ботинки. Инстинкт пришел мне на помощь, подсказал верные слова, подходящие движения. Через час дети любили танцы и… меня.
Наступило Рождество. На празднике дети исполнили по мере своих возможностей поставленные мною небольшие танцы. Профессор Валлон — основатель кафедры психологии в Коллеж де Франс и председатель «Ренуво» — поздравил меня с успехом моего метода. «Спасибо. Но у меня еще нет метода… Только сердцем продиктованные наития».
Строгий ученый, он не понял моего ответа. Мы с ним были на разных планетах. Мадам Франсуа зато понимала.
Летом 1948 года дети «Ренуво» перебрались на отдых в Савойю. Многие из них объединились в кружки: рыбной ловли, огородничества. Несколько ребят постарше заинтересовались архивами местной мэрии и там обнаружили описание случая, происшедшего в XVI веке в деревне Абер-Люлен. Кочующие цыгане, покидая место ночлега, бросили девочку. Смуглую, необычно одетую, окаменевшую от страха. Жители деревни нашли ее странной. «Наверное, ведьма», — проронил кто-то. Жители Абер-Люлен… убили девочку…
История эта, возможно, напомнившая нашим детям их недавнее прошлое, взволнованно ими обсуждалась. В результате они превратили ее в… оперу «Странная девочка». Эта опера была целиком их творением. Они сами сочиняли тексты в стихах, сами записывали музыку, сами мастерили костюмы. Многие пели в хоре (под управлением Унгера). Единственную сольную роль исполняла Изабелла, десятилетняя испаночка, от игры и пения которой пробирала дрожь.
Дети «Ренуво» неоднократно даже в Париже выступали с этим оригинальным произведением, выразившим их протест против нетерпимости и жестокости взрослых.
Со временем дети «Ренуво» выросли в сознательных юношей и девушек, бодро и успешно шагающих по дороге жизни. У них теперь свои семьи и многие тащат своих детей показать мадам Франсуа.
Многочисленные ордена и медали увенчивают ее самоотверженный труд. Ныне она здравствует в прелестном домике, специально для нее выстроенном муниципалитетом Монморанси. Дни ее проходят в писании книг и множества статей для различных журналов мира. Ее сын Фрэд Купферман, воспитанный вместе с детьми «Ренуво», стал крупным французским историком, автором работ о второй мировой войне.
Здание «Ренуво» теперь занимает обычный детский приют Ассистанс Пюблик. Шутя, мадам Франсуа говорит, что иногда она обучает его директора, как нужно быть директором. Я горда и счастлива, что сохранила ее расположение.
Вторым этапом на новом для меня поприще был «Шамфлер» — детский дом БУНДа в предместье Мезон-Лаффит. Два раза в неделю, с утра, я добиралась туда на метро, затем поездом и добрых двадцать минут пешком. После работы с детьми я тем же путем возвращалась в Париж и с вокзала Сен-Лазар ехала на Северный вокзал. Там меня ожидал новый поезд, с пересадкой довозивший меня до Монморанси. После трех часов работы в «Ренуво» домой доезжали только мои останки.
В большой светлой вилле с садом жизнь детей из «Шамфлер» протекала в менее демократическом стиле. Квалифицированный персонал заведовал всей хозяйственной частью. За невозможностью вернуть детям родителей руководители делали все, чтобы дать им образование, редко кому доступное.
Главный директор — Серж Плудермахер, — умный, чуткий и обладавший высокой культурой, окружил себя первоклассными воспитателями (среди них были его жена Рашель и Фрида Виленская, уцелевшая в Аушвице) и сам занимался развитием учеников, беседовал с ними о музыке, об искусстве во всех его проявлениях, о математике, философии, еврейской литературе, кинематографе и его технике. Музыку преподавала моя давняя приятельница Ольга Гольденштейн, рисование и живопись — Жак Пакиарц. Известный художник Исаак Добринский запечатлел там немало детских образов в своих портретах. Энглендер — до войны первая скрипка в Варшавском оркестре — обучал игре на мандолине. Люсьен Гинзбург руководил хором. Отличный педагог занимался спортом и гимнастикой. Я начала обучать танцам. Конечно, все воспитанники посещали также и общеобразовательные школы и лицеи.
Тех, что постарше, Серж регулярно возил в Париж на первоклассные концерты, балеты, драматические спектакли. Развитие культуры детей было его главной заботой, но он также зорко следил за школьным образованием, тем более что некоторые из них обнаруживали незаурядные способности.
В мой первый приезд в «Шамфлер» я застала Сержа окруженным детьми, которые с интересом слушали беседу о построении симфоний и их отличий от построения сонат. Говорил он серьезно, но понятно, приводя на пластинках музыкальные примеры. Слушателям его было семь-восемь лет… Серж умел пробудить и развить у детей любовь к искусству. Свои идеи ему нередко приходилось отстаивать в споре с некоторыми членами БУНДа, которые находили его метод излишней роскошью. Им думалось, что вернее было бы дать детям ремесленное воспитание. Серж все же добивался своего, в чем ему немало способствовала своим влиянием Берта Борисовна.
К детям в «Шамфлер» был приставлен также молодой Жан Сизалетти — первый из учеников факультета психологии, созданного профессором Валлоном в Коллеж де Франс (тогда это было большим новшеством). Дети были здоровы, развиты, жили в отличных условиях — казалось, они счастливы. Но когда приходил почтальон, все лица поворачивались к нему. Они давно знали, что писем не будет, но все еще надеялись.
На традиционный во Франции Праздник Матерей в младших классах всех школ дети рисуют картинки — подарок маме. Рисовали их и наши дети — только подарить было некому. Спрятавшись в глубине сада перед моим приходом, они раздирали мне душу, когда на бегу, опустив лицо, совали в руку свое «послание».
Среди детей оказалось много способных к танцам. После двух-трех месяцев работы я затеяла поставить для них целый балет — «Петя и Волк» Сергея Прокофьева. Работать с ними было наслаждением. Особенно рвались в брй мальчишки. Все музыкальные, выразительные, они заражали меня своей увлеченностью.
Кроме основных персонажей, требуемых сценарием, я ввела в наш балет ряд добавочных фигур. У Пети появились товарищи, у забора дедушкиного дома выросли подсолнухи — длинноногие стройные девочки. Марсель Розен, белокурый, голубоглазый мальчик лет десяти, в роли Пети поражал всех и меня в первую очередь. Нужно было сдерживаться, чтобы не расцеловать шестилетнюю ворчливую Утку. А охотники! А Волк! Юмор, веселье, непосредственность, ритм, точность исполнения не совсем уж простых танцевальных движений были восхитительны. Я становилась все более требовательной, моя хореография — более сложной. Они схватывали все на лету и овладели даже акробатикой.