— Нет, спасибо. Я наведаюсь туда позже. Но я ведь просил, чтобы печатные машинки и рабочий стол оставили на прежнем месте.
— Они стоят в кабинете Грегори Бернса — согласно вашему пожеланию.
Герман, казалось, немного успокоился, даже обрадовался. Эмбер просияла, видя, что он счастлив.
— Разрешите поинтересоваться, мистер Бэнкс, вы пишете книгу?
Герман не знал, что ответить. Эти слова, впервые произнесенные вслух, смутили его, но и заставили почувствовать гордость.
— Вообще-то... — замялся он и беспомощно посмотрел на Эмбер, немало удивленную его замешательством: такого с ним на ее памяти еще не бывало. — Да, пишу, — признался Герман.
— Как чудесно! — прошептала Хэтти, глядя на него круглыми глазами. — Обещаю никому не говорить, мистер Бэнкс. Ах, как я рада, что в этих стенах снова начнут писать. — Она огляделась. — Думаю, дом будет счастлив.
Это было странное утверждение, однако Герману понравилось: он делает дому подарок — забавно.
— Давно уже никто не писал ничего хорошего. — Хэтти махнула рукой. — Хотя некоторые пытались. У вас, я уверена, получится, мистер Бэнкс.
— Что вы имеете в виду? Что значит «некоторые пытались»? — спросил Герман тоном избалованного ребенка, только что услышавшего, что скоро он перестанет быть единственным в семье.
— Видите ли, популярность человека-ле-генды — мистера Бернса привлекала сюда литераторов, которые снимали дом на несколько месяцев, пытаясь создать нечто гениальное. Но, думаю, у них не было вашей целеустремленности и таланта, — сказала Хэтти, желая польстить его самолюбию.
Эмбер оставила Германа переваривать информацию, а сама пошла проводить Хэтти. У дверей Эмбер спросила:
— Значит, никто так ничего и не написал?
— Что, простите?
— Литераторы — те, что приезжали с целью написать здесь книгу? Никто из них не окончил работу?
Хэтти догадывалась, насколько это больной вопрос, и потому постаралась смягчить ответ:
— Нет, хотя... один почти закончил. — Она оглянулась, изменившись в лице, будто боялась, что кто-то подслушивает. — Он просто уехал, не дописав. Может быть, он сделал это в другом месте, но... сомневаюсь. Впрочем, это было в первый год, что я здесь провела, и я почти не помню подробностей. — Хэтти нервно улыбнулась и вынула из сумки визитную карточку. — Если вам захочется позвонить мне, то вот, пожалуйста, мой номер. Это мобильный, я всегда на связи. Звоните в любое время. — Она вдруг оживилась. — Я вернусь в понедельник с бригадой сантехников. Они сломали что-то в системе отопления и должны исправить, хоть и клянутся, что не виноваты. Если вам нужно что-нибудь привезти или возникнут какие-либо вопросы, вы не стесняйтесь, звоните без колебаний. И мистеру Бэнксу передайте. Желаю вам удачи. — Еще раз оглядевшись, Хэтти вышла и закрыла за собой дверь.
— Спасибо, — прошептала Эмбер. Она долго стояла, прижимая визитку к груди — как единственную связь с людьми за стенами этого дома.
чем вы там говорили? Герман, задумавшись, не слышал, как Эмбер поднялась по лестнице, и обернулся, лишь когда она встала у него за спиной. Он сидел в кабинете Грегори Бернса за его письменным столом из красного дерева. Стол был изготовлен в 30-х годах прошлого века, на потрескавшейся и сморщенной кожаной вставке столешницы стоял «Ундервуд» — одна из сотен печатных машинок, расставленных на полках вдоль стен комнаты и призванных создать идеальную творческую атмосферу для Германа. Он специально попросил, чтобы старый «Ундервуд» вынули из-под стекла и поставили на стол, зная, что именно на этой машинке Грегори Берне печатал свой последний роман «Спаситель». И пусть у него не было намерения пользоваться печатной машинкой, он хотел иметь ее перед глазами как источник вдохновения.
Обстановка в комнате была скромная, на вкус Германа, даже бедная. Его кабинеты по всему миру были забиты кожаной мебелью, книжными полками от пола до потолка, на стенах висели дипломы, сертификаты и фотографии, запечатлевшие Германа с известными политиками и звездами спорта. Он велел дизайнерам в этой комнате ничего не менять, желая сохранить подлинную атмосферу, окружавшую гениального хозяина, и надеясь, что это поможет ему в создании своего шедевра.
У стола приткнулся простой деревянный стул с подлокотниками, обозначенный в каталоге имущества как «капитанский». Герман еле втиснул свою крепкую корму на сиденье. Стул, похоже, был изготовлен для женщины, либо Грегори Берне не отличался мощным телосложением. Герману нравилось лучше узнавать его, просто находясь в его доме, сидя на его стуле. Кабинет располагался на третьем этаже, и рабочий стол стоял у окна с видом на парадный подъезд. Неплохо. Значит, Грегори, как и Герман, ощущал необходимость знать, кто входит к нему в дом и кто выходит. В пустом поле с западной стороны одиноко торчала голубятня. Наверное, весной и летом ее не видно за высокими деревьями, растущими по краю поля, которые уж который месяц стоят сбросив листву. Впереди тоже простиралась зеленая равнина, и где-то вдали скрывалась от его глаз деревня Литерли. Человеческого жилья поблизости вообще не было видно. Так Герман сидел, глядя в окно, пока на стол ему не поставили большую чашку кофе. Тогда вернулся мыслями в комнату.
Эмбер вдруг охнула и убрала чашку со стола:
— Подставка нужна: за этим столом, наверное, сам Генрих Восьмой сиживал. — Она оглянулась, выискивая, на что можно поставить кофе. — Хм... Ладно, я постою тут в уголке, подержу твой кофе в руках.
Герман не выдержал и рассмеялся. Вырвал страницу из своей тетради и сунул ее под чашку.
— Спасибо. Ты хорошо спала?
— Не очень. — Эмбер вздрогнула. — А ты? Хотя я и так знаю: ты храпел полночи. А мне все чудились шорохи.
— Старый дом, ничего не поделаешь.
— Старый дом с привидениями. Ты не почувствовал, что в нем есть что-то жуткое?
— Нет, — отрезал Герман.
— И холодно было.
А вот с этим трудно поспорить.
— Она сказала, в понедельник приедут рабочие и включат отопление.
— Ее зовут Хэтти. — Эмбер взглянула на тетрадь, лежавшую на столе, которую Герман, просидев в кабинете часа три, так и не открыл. Свой ноутбук он убрал в ящик стола, решив писать от руки, так ему было привычнее. Он обшарил все ящики и полки, но все впустую — от прежних хозяев давно ничего не осталось. Правда, у него был экземпляр первого издания «Спасителя» и рукопись, которую нашли на столе утром, после смерти Грегори Бернса. Двадцать лет назад он купил ее у внучатого племянника писателя, на счастье Германа любившего азартные игры. За это племянника изгнали из семьи, а прочие рукописи мистера Бернса убрали под замок от греха подальше.
Специально для books4iphone.ru
Отпечатанная рукопись с чернильными пометками автора осталась на столе, а тело Грегори Бернса обнаружили в чулане. Он застрелился. Якобы он долгое время страдал от депрессии, вызванной творческим кризисом, последовавшим за огромным успехом его книги «Откровенно говоря», отмеченной многими наградами. И вот, завершив свой последний и самый великий роман, он умер в одиночестве, в нищете, не догадываясь, может быть, какой шедевр создал, или, наоборот, очень хорошо понимая, что не сможет написать ничего лучше.
—-Ты уже придумал название? — спросила Эмбер, снова пытаясь пробиться к мужу, привлечь его мысли, что ускользали и цеплялись за окружающие предметы, дабы утащить его в другое время и место.
— Придумал. Книга будет называться «Искупитель», — не сразу ответил Герман, теребя уголки тетрадных страниц. Вот и все. Он проговорился. Хотя, как ни странно, он ощущал удовольствие и даже гордость.
— Хорошее название. И о чем же ты будешь писать?
Герман задумался. Сложный вопрос. Она, наверное, даже не догадывается насколько. О чем? О многом: о любви и утратах, о месте человека в обществе, о хрупкости любви и силе духа — обо всем, что есть в его любимых книгах. Хотя Эмбер, надо полагать, интересует не это, а форма воплощения, сюжет.