– Дайте мне расписку, – требовала она, – и чтобы каждая вещь была указана. Спортивные штаны Ли купил только в ноябре, и кроссовки тоже новые – нам еще платить за них тринадцать недель. Надолго вы забираете его вещи?
– Все это теперь вещественные доказательства в деле об убийстве, – сказала Эрика, когда они подошли к машине «скорой помощи». – Я – старший инспектор Фостер, а это – инспекторы Мосс и Питерсон. – Все трое раскрыли перед женщиной свои удостоверения. Та пристально воззрилась на их фото глазами-бусинками.
– Как вас зовут? – осведомилась Эрика.
– Грейс Кинни. А мой Ли, он ведь ничего плохого не сделал – просто пришел на работу. И из-за того, что ему приходится ждать на холоде, он заболеет, и ему перестанут платить пособие.
– Ли, ты можешь рассказать нам, что произошло?
Парень, бледный, с обезумевшим взглядом, кивнул. Он объяснил, что явился на работу, а потом услышал телефонный звонок, пошел на звук и обнаружил подо льдом тело Андреа. Его рассказ прервал полицейский, возникший у дверей «скорой» с маленькой розовой сумочкой в прозрачном полиэтиленовом пакете. В другом таком же пакете лежало содержимое сумочки: шесть банкнот по пятьдесят фунтов, два вагинальных тампона, тушь, помада и духи-спрей.
– Это вещи той девушки? – спросила Грейс, глядя на пакеты. Полицейский поспешил спрятать их за спину.
– Она уже увидела, – отчитала его Эрика. – Мисс Кинни, – обратилась она к матери Ли. – Вы должны понимать, что это вещественные доказательства в расследовании по весьма деликатному делу, и…
– Не волнуйтесь, я буду держать рот на замке, – пообещала Грейс. – Хотя одному богу известно, что тут забыла девушка с модной сумочкой и пачкой пятидесяток.
– Как вы думаете, что она тут забыла? – осведомилась Эрика.
– Я не собираюсь делать за вас вашу работу, – отвечала Грейс. – Только ведь и так ясно, что она проститутка. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы это понять. Клиента, наверно, с собой привела, а потом у них что-то не заладилось.
– Ли, ты узнал мертвую девушку?
– С какой стати мой Ли должен узнавать проститутку?
– Мы не думаем… мы не думаем, что она была проституткой.
Грейс, казалось, не замечала страданий сына. Ли плотнее укутался в одеяло и наморщил лоб, сдвинув густые брови.
– Она была прекрасна, – тихо произнес он. – Даже мертвая, подо льдом… Ее настигла страшная смерть, да?
Эрика кивнула.
– Я увидел это в ее лице, – сказал Ли. – Простите, что вы спросили?
– Ты узнал ее, Ли? – повторила свой вопрос Эрика. – Видел ее здесь раньше?
– Нет. Прежде я никогда ее не видел, – ответил парень.
– Мы думаем, что в день исчезновения она приходила в один из пабов на центральной улице. Какие из здешних пабов привлекают молодежь? – спросил Питерсон.
Ли пожал плечами.
– По выходным в «Уэзерспунсе» много народу… в «Свинье и свистке». Это недалеко от станции.
– Ты часто наведываешься в пабы, Ли? – осведомился Питерсон. Ли снова пожал плечами, и Питерсон продолжал: – «Уэзерспунс», «Свинья и свисток». Еще какие?
– Он не шастает по злачным местам, правда? – Грейс бросила на сына многозначительный взгляд.
– Да, да. То есть нет. Я в такие места не хожу, – подтвердил Ли.
– Раньше здесь был хороший район, – продолжала Грейс. – Не шикарный, но милый. На месте дрянного старого «Уэзерспунса» стоял чудесный кинотеатр «Одеон». Самые мерзкие – «Клееварка» и «Олень». Я так скажу: если случится всемирный потоп и на поверхности останутся только те две пивнушки, меня вы ни там, ни там не найдете. Они кишат иммигрантами, чтобы им пусто было, – без обид, лапочка, – добавила Грейс, обращаясь к Питерсону. Эрика увидела, что Мосс подавила усмешку.
По-прежнему не замечая плачевного состояния сына, Грейс продолжала:
– Говорю вам, идешь по главной улице и чувствуешь себя иностранкой в родной стране: поляки, румыны, украинцы, русские, индийцы, африканцы… А Ли говорит, что они все толкутся у центра занятости с протянутой рукой, соглашаются на любую работу. Устроили бы рейд по тем пабам на главной улице. Они все там работают за стойкой, а в перерыв бегут в центр занятости, чтобы зарегистрироваться. Но нет, этого никто не видит. Зато моему Ли приходится ишачить на улице в любую погоду сорок часов в неделю, чтобы его не лишили пособия в шестьдесят фунтов. Безобразие.
– Ты давно работаешь в музее? – спросила Эрика парня.