Когда Найзабек приезжал в последний раз, Толкын с возмущением потребовала, чтобы он заступился за свою жену.
— Сейчас она в положении. А вдруг у нее родится калека? Она же настоящая рабыня в нашем доме… — Толкын от обиды и жалости даже заплакала.
Найзабек побледнел:
— Почему же сама Аймторы ни разу не сказала мне об этом?
— Она добрая женщина и не хочет ссоры между тобой и родителями. Заботится о твоем покое.
Найзабек ласково погладил сестру по тугим косам:
— Милая сестричка, пусть все это будет между нами, но я тебе открою правду: наши старики сильно обижаются на меня за то, что я не взял девушку из знатного рода и богатой семьи, за которую был уплачен калым, а привел ее, Аймторы, со скандалом на всю округу. Теперь за все это они мстят Аймторы. Когда появится внук или внучка, они забудут все это. Мне редко приходится бывать дома, я все время в разъездах. Будь хоть ты ей заступницей, моя единственная! — Он поцеловал сестру в лоб.
— Может, со стариками поговорить?
— Ничего не говори. Просто помогай Аймторы.
— Так ведь мама меня за это страшно ругает…
— Да? Тогда я сам поговорю с ними!.. — и он резко повернулся и пошел в комнату родителей.
Толкын не знает, о чем он говорил с ними. Но в положении Аймторы ничего не изменилось. Помогать приходилось по-прежнему украдкой. И за это ей не раз доставалось от матери.
— Ты что, торопишься стать такой, как Аймторы? — в очередной раз выругала ее мать.
— Кем угодно, только не такой, как вы! — вскипела Толкын.
— Ой, бесстыжая! Пусть отвалится твой злой язык. Верно говорится: «Дочь — все равно что враг». Зачем ты натравила на нас единственного сына?
Она целый день причитала и ругала Толкын.
Ну и пусть. Все равно Толкын будет защищать Аймторы и, как просил Найзабек, помогать ей.
Иногда Толкын со злостью думала: «Чем выходить замуж и терпеть такие унижения, лучше всю жизнь оставаться одной… Бедные казашки, когда же вы наконец станете счастливыми?»
Она возбужденно вскакивала и сжимала маленькие кулачки.
Разобрав постель старикам, Аймторы вошла в комнату Толкын: они условились спать в одной комнате.
— Женеше[28], почему ты так долго? Я чуть было не заснула, — Толкын сунула под подушку книгу, вскочила и, как малый ребенок, повисла на шее женге.
— Моя шырайлым, раз ты сказала приходи, разве я посмею ослушаться…
— Ну уж ты скажешь… Не хочешь — иди к себе…
— Шырайлым, видит аллах, ты влюблена!.. — с этими словами Аймторы нежно обняла Толкын за талию.
— Ой щекотно! — засмеялась Толкын и сама прильнула к Аймторы. — Заметно, — сказала она озабоченно.
— Так ведь уже шестой месяц…
Толкын, отвернувшись, стала раздеваться. Аймторы тоже начала снимать свой камзол…
Потом кинулись в просторную кровать Толкын и крепко обнялись.
— Шырайлым, угадала я или нет? — донимала девушку Аймторы.
— Женеше, сначала ты мне что-нибудь о себе расскажи, потом — я тебе.
— Какая хитрая! Хочешь все узнать, а потом пересказать брату…
— Ну что ты?! Я совсем не для того.
— А ты все-таки по уши влюблена!
— Откуда это видно?!
Обе снова крепко обнялись.
— Женеше, ну расскажи что-нибудь?
— Что рассказывать? Все позади: и любовь и ласка. Теперь я бессловесная рабыня твоих родителей и безропотная служанка ваших многочисленных родственников. Любовь казашек отцветает как полевой мак: не успеешь оглянуться — и ничего нет.
— Не понимаю…
— Что тут понимать: женское счастье коротко, как июньская ночь. Едва я переступила порог вашего дома, как пошли всякие пересуды: единственный сын почтенного бая Бахтияра, чтобы не платить калыма, украл чужую невесту. Как они только не издеваются надо мной! Издевательства меня сушат, а не работа. Работы я не боюсь. Все наши предки до седьмого колена собственным трудом кормили свои семьи.
Аймторы заплакала.
— Ну ладно, не плачь. Эх, была бы моя воля и власть, я бы им показала, как продавать детей за калым. Ты, наверно, и по Найзабеку соскучилась?
— И это есть. Больше месяца не показывается. Отцу, матери, тебе сколько раз писал, а мне — ни слова. Образованный человек, а не понимает, ради кого я терплю все эти издевательства и унижения.