— Аймторы это подтверждает.
— И еще говорят, что хороший человек всегда готов заступиться.
— Да, в ее преданности можете не сомневаться.
Разговор опять иссяк. Некоторое время шли молча. И уже совершенно отчаявшийся Наурыз начал рассуждать о том, что такое человеческое счастье.
Незаметно для себя они вступили в жаркий спор.
Он:
— Счастье — служение трудовому народу, который творит все прекрасное и умное на земле.
Она:
— Согревать людей теплом своего сердца — вот настоящее счастье.
Он:
— Бороться за освобождение своего народа и увидеть своими глазами свободных и счастливых людей.
Она:
— Взаимная любовь — вот это счастье!
Он:
— Счастлив тот, кто все время стремится к новому, кого не покидает святое чувство недовольства сделанным!
Она:
— Счастлив и тот, кто имеет верную, любящую жену, достойных детей, преданных друзей.
Он:
— Жить в справедливом обществе — огромное счастье!
Она:
— Счастье, на мой взгляд, и в том, чтобы просто жить, быть здоровым, бродить вот так по земле и даже болтать всякую чепуху.
При этих словах оба засмеялись и замолкли.
На небе уже высыпали звезды, взошла луна, похожая на ломтик дыни. Заметно похолодало. Внизу, как строптивые кони, били в берег тяжелые льдины.
Пробивающаяся зелень источала свежий молодой запах.
Почувствовав, что Толкын дрожит, Наурыз плотнее укутал ее шинелью. «Нет, я не замерзла, агай, просто так…» — хотела сказать она, но застеснялась.
— Поверьте мне, — с трудом произнес Наурыз, — вы стали самым дорогим для меня человеком.
Толкын сбросила с плеч шинель и порывисто шагнула к джигиту, протягивая ему обе руки.
Наурыз поднял ее, как маленькую, и она доверчиво обняла его за шею.
— Теперь я принадлежу только вам, — шептала Толкын. — Я всю жизнь буду вам верной подругой! Считайте мои слова клятвой.
— И я клянусь быть верным тебе навсегда. Я призываю в свидетели моей любви и этот месяц, и звезды, и эту вот рощу, и реку, что шумит внизу, и весенний воздух, и первую зелень — все, все!..
Толкын слушала его с закрытыми глазами, бледная и звенящая от счастья.
Как договорились, Аймторы оставила калитку открытой. Толкын осторожно вошла в дом и неслышными шагами направилась в свою комнату. Дверь заскрипела, и Толкын едва не упала в обморок. Видимо, скрип разбудил мать.
— Кто там? — сонно спросила мать.
— Я… — задыхаясь, ответила Толкын.
— Где это ты шляешься до первых петухов? Что это еще такое?
— Да они не хотели меня отпускать, ночевать оставляли… Но я не согласилась, и они проводили меня до самых ворот…
— Смотри у меня, негодная девчонка! Чтобы это было в последний раз, понятно?
Толкын быстро разделась в темноте и легла. Но уснуть не могла: перед глазами стоял Наурыз. Она уже соскучилась по нем и думала лишь о том дне, когда они снова встретятся.
Сейчас она чувствовала себя самым счастливым человеком: ведь рядом с ней будет ее любимый Наурыз, желанный, единственный!..
Проснулась Толкын возбужденная и легкая. Она сбросила с себя стеганое одеяло и впервые с какой-то особенной заинтересованностью посмотрела на свои ноги. Потом беспокойно подумала: «Красивая я или нет?!» Подруги ей говорили, что она красавица. Правда, тут же замечали, что красавицы бывают всегда несчастными. Сейчас ей вспомнились эти разговоры, и она не на шутку испугалась.
Аймторы недавно неосторожно проговорилась:
— Ты ведь, кажется, уже сосватана?
Вот это, наверно, и будет ее несчастьем? «Что я смогу сделать, если меня продадут за косяк лошадей и насильно увезут в степь? Кто услышит тогда мою мольбу? — с отчаянием думала Толкын. — До каких пор люди будут продавать людей? И не кого-нибудь, а свою родную дочь! Это же дикость, варварство, скотство!.. — Она возмущалась и не находила себе места. — Другие народы давно уничтожили этот позор. А у нас все по-старому. Когда это кончится?»
И Толкын начинала с надеждой думать о брате, который не позволит, чтобы ее насильно выдали замуж за нелюбимого человека, пусть даже тот и заплатит большой калым, пусть он из знатного рода и богатой семьи. Нет, пока жив Наурыз, она не даст себя продать. Чуть успокоившись, Толкын снова подошла к зеркалу. «Интересно, как я выгляжу, какая у меня фигура? Лицо как будто ничего, красивое. Умом тоже аллах не обидел. Характер, пожалуй, сносный. А вот как с фигурой?»