— Милая аже, я очень люблю этого джигита, — дрогнувшим голосом проговорила внучка и кинулась бабушке на шею. Мне было так стыдно, что хоть сквозь землю проваливайся.
Бабушка молчала и хмурилась. У меня душа в пятки ушла.
— А он тебя любит? — строго спросила бабушка.
Все посмотрели на меня, наступила решающая минута.
— Очень люблю!.. — сказал я заикаясь. Потом жена мне говорила, что я в тот момент был красный, как рак.
— Давно вы знаете друг друга?
— Уже год, — ответила она.
— Ну что ж. Самое большое счастье для каждого смертного — найти друга жизни. Сын говорил, что ты работящий парень. А трудолюбивый человек не может быть плохим. Ну, ладно, не буду долго болтать и мучить вас: будьте счастливы, живите дружно, любите друг друга до конца жизни своей и имейте кучу детей, — с этими словами бабушка вынула из кармана большущий платок и вытерла слезу. Внучка упала перед нею на колени и стала целовать ее руку. А я поцеловал другую руку.
Буря утихла, начался теплый дождь. Крупные капли весело забарабанили по окну. Казалось, что на шиферную крышу кто-то горстями бросает горох.
— Вот так, Казеке, я и женился, когда мне было за тридцать. Все боялся. Сильно напугали меня аульные девки. Робким оказался, ни рыба, ни мясо, — начал подтрунивать над собой Жуматай. — Действительно, город не то, что аул, тут все иначе, разумнее. Родители жены не стали вникать в мою родословную, не торговались со мной насчет калыма. Они были просто рады, что дочь нашла себе достойного человека, помогали, нам обзавестись хозяйством, а бабушка в первое время приносила почти половину своей пенсии. Что ни говорите, Казеке, а горожане по-современному живут.
— Что ж, пожалуй, верно…
— Давно я собирался поделиться с кем-нибудь своими мыслями, излить душу, да все не приходилось.
Жуматай умолк. Я тоже молчал, мысленно перебирая в памяти знакомых казахов, которые из-за проклятого калыма погубили жизнь своим детям.
— А ведь я не один пережил такое, — грустно заключил Жуматай свой рассказ.
Спокойный дождь словно бы тоже услышал исповедь Жуматая и возмутился, перешел в ливень, шумный и гневный.
ТЕЩА
перевод Н. Ровенского
К обеду на центральной усадьбе совхоза почти все говорили: «Едет теща!.. Из большого города едет!..» Действительно, к саманному дому, стоящему на берегу речки, подкатил черный тарантас. Босоногая ватага аульных сорванцов вмиг окружила тарантас и с любопытством рассматривала приезжую. На козлах сидел сам Тулепберген Айтуганов — участковый врач и зять Менсулу, впервые приехавшей в эти края. На тарантасе громоздились два больших тюка и с десяток разных узлов и свертков. А над всем этим возвышалась крепкая женщина лет пятидесяти. Все жительницы аула повыскакивали из своих мазанок и, приставив руку козырьком, издали рассматривали тещу Тулепбергена. Она была в меру полнотела, что редко бывает в этих краях, и один из босоногих остряков уже успел обозвать ее толстухой.