Я не могла перестать думать о словах отца. «Они все поголовно» – значит, и Трикс, моя мама, и бабушка Колли, и прабабушка Джин. Если насчет мамы у меня и были подозрения, то о душевной болезни бабушки и прабабушки я никогда не слышала. Как и о том, что она поразила их в тридцать лет. Никто и ничего не говорил мне, кроме пары фраз, которые мама нашептала мне на ухо той ночью на поляне.
Это новое знание было таким огромным, что не поддавалось осмыслению. Я едва могла глотать. Едва могла дышать. Пару минут спустя я обернулась посмотреть на Джея. Он не спал: лежал на спине и наблюдал за мной. Я тоже в упор глядела на него не моргая, один лишь раз перевела взгляд на его губы. Воздух между нами потрескивал, и Джей посмотрел на меня участливо.
– Не думаю, что это правильно, – сказал он.
– А я вообще никогда не поступаю правильно.
– Ты не права, – проговорил он ласково, но хрипло. – Хотелось бы, чтобы ты знала, как ошибаешься. И еще бы хотелось, чтобы ты смогла взглянуть на себя моими глазами, Алтея.
Глаза мне затопили слезы. Не нужно больше так говорить, от таких слов у меня кожа выворачивается наизнанку. Но он всегда был окружен такой любовью и заботой, что, вероятно, даже и не представляет, каково это – жить в мире, который ими не изобилует. Я хотела попросить его замолчать, но меня уже тошнило от любых разговоров и пугало их продолжение.
Так что я стянула майку и белье и придвинулась к нему. Он отодвинул одеяла, и я легла на него: грудь прижалась к груди, ноги и руки переплелись, моя голова поместилась как раз под его подбородком – мы идеально совпали.
– Нам нельзя.
– Ну да.
Его руки обхватили меня изо всех сил. Джей глубоко вздохнул, как будто очень долго сдерживал дыхание. Через пару минут он перевернул меня на кровать, снял пижаму и снова прижался ко мне.
Я поцеловала его – медленным и нежным поцелуем. И почувствовала, как снова подступают слезы (Господи, пожалуйста, только не сейчас!), перекатилась на спину и притянула его к себе. Так хотелось почувствовать тяжесть его тела, всю, сполна. Я обвила его ногами, и мы еще теснее прижались друг к другу.
– Ты такая холодная, – сказал он. – В хорошем смысле. Как речка в жаркий день.
Он, конечно, ошибался… Ничего хорошего в этом холоде не было. Наоборот, он был опасен. Этим холодом я доставляю людям боль.
Когда он наконец в меня вошел, я старалась как можно дольше оставаться безучастной, уставилась на его плечо, разглядывала мурашки на коже, вдыхала его запах. Но надолго меня не хватило – с ним было слишком хорошо. Я закрыла глаза, прижавшись к нему изнутри и снаружи. И почувствовала, что меня уносит туда, где не о чем беспокоиться, где ничто не имеет значения. Кроме нас и того, что с нами происходит.
Я загадала желание. Точнее, два желания. Во-первых, чтобы Джей не понял, что я использую его, чтобы заглушить свой страх. И второе: чтобы, несмотря на всю предысторию наших длительных отношений, нашу дружбу и пакт, это свидание осталось встречей двух незнакомцев, занимающихся тем, что незнакомцы иногда себе позволяют.
После чего я отключилась.
Глава 6
Октябрь 1937
Долина Сибил, Алабама
Мисс Изабелл, школьная учительница, отослала записку родителям Уолтера, приколов ее к рубашке мальчика. Тот не стал дожидаться, пока мать отшпилит бумажку, а вырвался из ее рук, оставив на булавке уголок записки, и выбежал за дверь. Колли что-то взбивала в миске за кухонным столом, пока Джин читала порванную записку. Затем она сложила листок в плотный квадратик и засунула в карман передника.
Вечером за ужином она сказала Хауэллу:
– Уолтер обижал младших в школе. Бросался в них каштанами, когда они репетировали рождественское представление. – Она не смотрела в этот момент на сына, но знала, что он сидит, ссутулившись, слева от стола, заглатывает картошку не жуя и сверлит взглядом мать.
– Репетируют рождественское представление в октябре? О боже, эти женщины… – Хауэлл насадил ветчину на вилку и отправил к себе на тарелку, дернув подбородком. Джин вскочила и налила туда соуса.
Она так и не поняла, относятся ли слова мужа конкретно к мисс Изабелл или ко всей бесконечной веренице школьных учительниц, которых долина Сибил год за годом отхаркивала и выплевывала. Он и сам когда-то в детстве довел нескольких до нервного срыва. Одна из них развернулась и вышла из класса на улицу, прошла вдоль всего здания и спустилась по главной улице до пансиона, где жила, – прямо посреди учебного дня.