- Могу, но вот только, - Ян покосился с усмешкой на носителя платьица с рюшами и бантиками, - не для дамских ушей такие откровения.
- Посмеёшься над этим как-нибудь потом, - буркнул Валя. Туфли натирали ноги и советовали где-нибудь присесть и отдохнуть.
- Ну, вот ты только не смейся, - в свою очередь притих блондин и задумался, скривив губы. – Я вот к чему пришёл: наш мир – это большая выгребная яма…
Валя чуть не подавился смехом со вздохом. Будь они наедине – если ему вообще позволили открывать рот – Ян выразился бы куда покрепче. Но он и думал о своём – иначе бы за смешок и подзатыльник отвесил. Однако для чистящего зубы ножом хулиган говорил складно и рассудительно.
- Кто-то об этом просто не знает, а кто-то может по шею стоять в помоях и не знать, что вот-вот захлебнётся, - продолжал разглагольствовать эльф. - Может, Боги и сотворили Мир девственно-чистым, а, может, это была девственно-чистая яма, но как бы то ни было, а помоями её уже наполнили те, кто молится сотворившим Мир Богам. В общем, Мир стал выгребной ямой. И – знаешь, что самое в этом забавное? Больше всего грязи не столько в самой яме, сколько на тех, кто старательно держится от края подальше.
Вздохнув поглубже, Ян в прищуре смерил взглядом видимую ему часть улочки.
- Больше всего рискуют те, кто сидит на краю – они знают цену жизни, но их всегда могут пнуть сзади. Потому, что они и не ожидают подвоха. А, может, их всё-таки не пнут – это уж как решат повеселиться Боги. А могут утянуть вниз те, кого скинули, - эльф фыркнул как плюнул. Пожевал губы, оглянулся вслед ещё одной встречной девушке, тоскливо вздохнул. - В Мире не смотрят кто ты по Крови, болен или здоров, ребенок или старик – если тебе не хватит мозгов позаботиться о себе самому, то рано или поздно тебя утопят. И ты захлебнешься вонью и нечистотами. Поэтому в силу вступает другой закон – «стань идеей, а не помощником». На помощь надеются, а идея заставляет черпать силы из самого себя. Я не говорю о крайних моментах, а говорю о тех, кто может, но не имеет желания. Твоё дело – заставить желать шевелиться. Это позволяет оступившимся не дать свалиться в грязь, помогает выбраться из грязи увязшим, заставляет тех, кто держится далеко от края отвести от пропасти сидящих у неё. Мы все грязны, непогрешимых не существует очень давно. Может, только едва родившиеся, но и они становятся чумазыми – от собственных поступков, когда смотрят на других, от прикосновений грязных. Понимаешь, в момент, когда ты становишься выше своего положения, не пускаешься на самотек, ты становишься чище. Вскоре ты можешь остаться в грязном тряпье – но чистым. Твоя грязь уйдет в землю, - та примет всё, и тебя в том числе после твоей смерти каким бы ты грязным не был. У денежных мешков есть возможность отстирать одежду, но не отмыться. И пусть земля принимает каждого, но все мы предстаем перед Богами. А те не смотрят на одежду.
- Ты боишься предстать пред Богами чумазеем? – тирада эльфа при всей своей глубине была не менее тяжёлой.
- Я боюсь уйти к Богам, не научив никого выбираться из дерьма Мира и при этом не топя ещё кого-нибудь…
Ян вовсе замедлил шаг и, засмотревшись на облачко на тёмно-лиловом небе, улыбнулся так тепло, что Валя вовсе перестал узнавать своего знакомого. Глубоко вздохнул с этой улыбкой и опустил плечи, чтобы обеими руками взяться за свой ремень.
- С учителем я встретился ещё ребёнком. Во всяком случае, он так считал. Я считал себя взрослым и очень этим гордился, - Ян усмехнулся, брезгливо поведя плечами. – А мне для нырка в помои не хватало одного пинка. Учитель сдернул меня с места вовремя, отряхнул от пыли и отвесил отрезвляющую затрещину. Сделал именно то, чего мне не хватало.
- Ты говоришь об этом слишком серьёзно. И хорошо всё получается? Ну, у тебя?
- Ты – один из примеров, - фразу эльф из себя выдавил через выдох смущения. Выступив вперёд, он будто нарочно скрыл лицо от собеседника, да ещё и голос сорвал, меняя тему. – О, вон там кузница Штефана. Он отличный мастер.
«Ян умеет смущаться», - уверенный в невозможности появления ещё-каких-либо сюрпризов в течение дня Валентин запутался настолько, что испугался появлению впереди себя пропахнувшей угольным дымом лавчонки с яркой вывеской и одетым в начищенные доспехи манекенов. Пока в глубине в полумраке вспыхивал свет разноцветными искрами и был слышен перезвон металла вместе со стуком молота, седеющий широкоплечий бородач в плотном кожаном фартуке полировал выпуклый диск щита на массивной резной скамье.