В этих двух жриц любви привлекло внимание их склонность к иностранным языкам. Что, впрочем, характерно для всех боевых подруг гостей лучшей псковской гостинице под названием «Рижская». Учительница английского языка живо общалась со своими клиентами и по-немецки. А её юная подельщица выучила всё тот же английский до очень приличного уровня, готовя себя к работе с иностранцами в Петербурге. У педагога в Пскове оставалась мать и двухлетняя дочка, а у бывшей школьницы — страдающий ревматизмом младший брат, бьющаяся как рыба об лёд мама и жестоко пьющий папа. Работник следственных органов, убедивший девушек поработать на ниве проституции в Израиле, любезно согласился попечительствовать их оставшимся в Пскове семьям. Причем характер его услуг находился в прямой зависимости от достигнутого между ним и девушками взаимопонимания. Финансовые ресурсы для этого были. Деловые партнеры пожилого следователя в Израиле оплачивали не только стоимость каждой девушки на момент приезда, но и ежемесячно платили определенный процент с ее заработка. Так что у пожилого следователя был прямой интерес трогательно, а иногда и строго (в том случае, если девушка убегала в Израиле от своего работодателя) заботиться о семьях трудящихся в Израиле псковитянках.
Собранная Пятоевым информация привела Пятоева к одному важному, но не утешительному выводу. Вывод гласил следующее: если хочешь быть здоров — не нужно обращаться в милицию. По крайней мере в псковскую. Кроме того, общаясь с юной жизнерадостной девушкой, майор в отставке проникся тягой к путешествиям в дальние страны. В частности в Израиль.
— Ты понимаешь, Володя, из Пскова я ничем Наташе помочь не смогу, — говорил он штурмбанфюреру, и при этом лицо Пятоева приняло такое выражение, что владелец магазина «Черный следопыт» невольно поежился — что-то реально сделать я смогу только на месте. Израиль, слава Богу, не Китай. Страна маленькая, как-нибудь я ее там найду. В крайнем случае, переверну все их публичные дома, один за другим.
— И каким образом ты туда въедешь, на что будешь жить? — охладил его пыл Штурмбанфюрер. — Ты что, красотка с открытым в псковской милиции уголовным делом или еврей? Как мы знаем, других туда не пускают. Признайся честно своему лучшему другу, Штурмбанфюреру, Пятоев. Ты еврей?
— Нет, к сожалению, — грустно ответил Пятоев.
Ты не должен стыдиться своей национальности, Пятоев, — не на шутку расходился Штурмбанфюрер, — спрашиваю еще раз. Игорь, ты еврей?
— Володька, отстань, — сказал Пятоев, лучше подскажи что-то разумное. С еврейским вопросом, который неожиданно так остро стал перед бывшим майором ВДВ, дела у него обстояли скверно. Кроме того, что он сам евреем не был, евреев не было даже среди его знакомых. Лишь после длительных и напряженных воспоминаний ему удалось вспомнить двух представителей этой национальности, с которой когда-то сводила его судьба. Причем, если воспоминания об одном из этих представителей были теплыми, то воспоминания о другом были исключительно тяжелые.