Фении так нуждались в оружии… А тут столько необходимого для них остается на ночь под охраной нескольких человек. Они просто не могли не воспользоваться такой благоприятной ситуацией.
Капитан рассчитывал, что он сможет захватить лучших бойцов противника, может быть, даже их вождя. Он не сомневался, что руководитель повстанцев обязательно будет сам командовать такой важной операцией.
Фергюсон хорошо представлял, что мало рассказать о находящемся в сарае снаряжении. Он даже постарался показать его, приказав охранникам заниматься чисткой и смазкой новых ружей на открытом воздухе, на глазах всех любопытных. Это действительно были ружья нового образца, снабженные зарядным устройством на три патрона. Но с такими ружьями в сарае имелся только один ящик; остальные ящики были пустые. И капитан надеялся, что мятежники не успеют воспользоваться новым оружием, так как собирался быстро уничтожить их или взять в плен. Таким образом он рассчитывал окончательно покончить с мятежом в графстве Донегол. Подобные расчеты характерны для профессиональных военных, для которых мятежники значат не больше, чем гирьки на чаше весов. И капитан Фергюсон действовал очень решительно, с размахом генерала.
Он искусно настроил свою мышеловку. Едва фении проникли в сарай, как его окружили полицейские большого отряда королевской полиции, открывшие стрельбу из всех видов оружия. Фергюсон хотел сразу показать мятежникам, что у них нет никаких шансов на спасение, и заставить их сдаться. Приказав прекратить стрельбу, он громко обратился к оказавшимся в окружении мятежникам:
— Именем Королевы, сдавайтесь!
В ответ из сарая раздались выстрелы из охотничьих ружей, револьверов, древних пистолетов, а также из новых многозарядных ружей.
Леди Августа вихрем ворвалась в малую курительную комнату, где дремал сэр Лайонель. Ему пришлось встречать гостей, разговаривать с каждым из них, выпивать с некоторыми. Он мало ел и основательно выпивал на протяжении дня. Он перебросился шутками с Амбруазом, обсудил погоду с сэром Джоном и внезапно почувствовал, что полностью выбился из сил. Сбежав в курительную комнату, чтобы выкурить сигару, он устроился в уютном кресле и мгновенно уснул, даже не взяв сигару в руки.
— Лайонель! — гаркнула леди Августа.
Ничего не понимающий Лайонель в ужасе вскочил на ноги.
— У нас идет бой, а вы дрыхнете здесь!
Она вылетела из комнаты, оставив дверь распахнутой. Сэр Лайонель услышал стрельбу и затряс головой, как вышедший из воды пес. Что происходит? Кто стреляет? Почему?
Леди Августа пронеслась через четыре комнаты и несколько коридоров и вернулась в салон с огромной двустволкой для охоты на кабана. Она рассекла толпу любопытных на балконе, с которого лучше всего был виден сарай, и вскинула к плечу свою аркебузу.
— В кого вы стреляете, Августа? — поинтересовался оказавшийся рядом сэр Джон.
— Не знаю!.. В тех или в других, какая разница!.. Пусть они сражаются в другом месте!.. Только не здесь!..
Она выпалила сразу из обоих стволов. С люстр в салоне посыпались подвески. Женщины дружно испустили вопль. От отдачи в плече леди Августы что-то хрустнуло. Ворота сарая распахнулись, и из сарая вылетела четверка лошадей, запряженных в фургон, из которого стреляли во все стороны. Едва не перевернувшись, фургон заложил крутой вираж, затрещал, выровнялся и исчез в темноте, преследуемый тучей пуль. Все полицейские, окружившие сарай, дружно стреляли ему вслед, отвернувшись от сарая. Находившиеся в сарае фении воспользовались этим и беззвучно растворились в темноте. Перед этим они подожгли сено, и высокие языки огня тут же взвились к черному небу над телами убитых и живых.
Потом пошел дождь.
Гости леди Августы остались спать в Гринхолле, кто в постели, кто в кресле, а некоторые даже на ковре. На рассвете Симсон обнес чаем едва продравших глаза гостей. Бледный сэр Лайонель писал под диктовку Августы письмо королеве Виктории.
Фургон нашли брошенным в миле от Гринхолла. Одна из лошадей пала, три остальных уцелели.
Во дворе Гринхолла, везде, куда не попал дождь, земля была пропитана кровью.
Бракосочетание состоялось в храме Муллигана в соответствии с протестантским обрядом, с песнопениями и множеством цветов.
Когда пастор объявил их мужем и женой, Элен почувствовала, что становится другим человеком. Она смотрела на цветы, белоснежные цветы, символ ее счастья. Они были везде, они усеивали ее лучезарный путь к будущей жизни. Всего лишь несколько слов разом оборвали связи, соединявшие ее с прошлым. Теперь она жена Амбруаза, и все начинается с нуля. Это походило на второе рождение.