— Сан-Франциске, — насмешливо повторяет Биллингс. — Разумеется, в Сан-Франциско, ведь именно там произошло землетрясение и пожар. Мы не дураки, мистер Лу. Говорят, что до 1906 года в США родилось столько китайцев, что каждой китаянке приходилось рожать по пятьсот сыновей. Даже если бы это и могло произойти, почему рождались только мальчики, а не девочки? Вы их убивали?
— Я тогда еще не родился, — отвечает Сэм на сэйяпе. — Я здесь не жил…
— У меня есть ваше дело с острова Ангела. Взгляните на эти фотографии.
Биллингс выкладывает на кофейный столик две фотографии. Одну из них, изображающую маленького мальчика, председатель Пламб показывал мне много лет назад. На другой — Сэм на острове Ангела в 1937 году. Глядя на обе фотографии, можно с уверенностью сказать, что это разные люди.
— Признайтесь и расскажите нам о своих фальшивых братьях. Не стоит подвергать страданиям свою жену и дочь из верности людям, которые не помогут вам.
Сэм разглядывает фотографии, откидывается в кресле и говорит дрожащим голосом:
— Я настоящий сын своего отца. Брат Верн вам скажет.
Его стальной веер словно бы складывается у меня на глазах, но я не понимаю почему. Я встаю, подхожу к нему сзади и кладу руки на спинку кресла, чтобы он знал, что я рядом. В этот момент я понимаю, в чем причина. В проеме кухонной двери, прямо напротив Сэма, стоит Джой. Он боится за нее и стыдится самого себя.
— Папа! — кричит Джой, вбегая в комнату. — Послушайся их. Скажи правду. Тебе нечего скрывать.
Наша дочь не имеет ни малейшего представления о правде, но она невинна и, я должна сказать, глупа, как ее тетушка.
— Если ты скажешь правду, произойдут хорошие вещи, — говорит она. — Ты ведь сам мне это говорил.
— Видите, даже ваша дочь просит вас сказать правду, — поддакивает Биллингс.
Но Сэм непреклонен:
— Мой отец родился Сан-Франциске.
Джой плачет и умоляет его. Верн хныкает в соседней комнате. Я стою, беспомощно опустив руки. А моя сестра где-то на съемочной площадке или покупает себе новое платье или что-нибудь еще.
Биллингс открывает свой портфель, достает лист бумаги и протягивает его Сэму, который не читает по-английски.
— Если вы подпишете эту бумагу, признавая, что прибыли сюда нелегально, — говорит он, — мы лишим вас гражданства, которое и так недействительно. Когда вы подпишете бумагу и признаетесь, вы получите неприкосновенность, новое, настоящее гражданство — при условии, что расскажете нам обо всех знакомых, родственниках и соседях, которые прибыли сюда незаконно. Особенно нас интересуют те бумажные сыновья, которых сюда ввез ваш так называемый отец.
— Он умер. Зачем теперь это?
— У нас есть его дело. Как у него могло быть столько сыновей и столько партнеров? Где они теперь? И не надо говорить нам о Фреде Лу. Мы о нем все знаем. Он получил свое гражданство по закону. Расскажите нам об остальных и о том, где можно их найти.
— Что вы им сделаете?
— Не беспокойтесь о них, беспокойтесь лучше о себе.
— Вы дадите мне документы?
— Вы получите легальное гражданство, как я и сказал, — отвечает Биллингс. — Но если вы не признаетесь, мы депортируем вас с женой в Китай. Разве вы не хотите быть рядом с дочерью, чтобы уберечь ее от беды?
Джой вытягивает шею от удивления.
— Она, конечно, отличница, но она учится в Чикагском университете, — продолжает Биллингс. — Все знают, что это коммунистская берлога. Вы знаете, с кем она общается, что она делает? Она член Христианской демократической ассоциации китайских студентов.
— Это христианская группа, — говорю я, но вижу тень на лице своей дочери.
— Они называют себя христианами, миссис Лу, но это прикрытие коммунистов. Именно из-за того, что ваша дочь связана с этой группой, мы и заинтересовались делом вашего мужа. Она участвовала в демонстрациях и собирала подписи на петициях. Если вы нам поможете, мы закроем глаза на эти нарушения. Она родилась здесь, и она всего лишь дитя. — Он смотрит на Джой, всхлипывающую в центре гостиной. — Возможно, она сама не понимала, что делает, но как вы поможете ей, если вас обоих вышлют в Китай? Вы хотите разрушить и ее жизнь?
Биллингс кивает Сандерсу, и они встают.
— Мы уходим, мистер Лу, но эти беседы бесконечно продолжаться не могут. Либо вы сообщаете нам то, что мы хотим знать, либо мы пристальнее приглядываемся к вашей дочери. Ясно?
После их ухода Джой подбегает к креслу отца, падает рядом с ним и всхлипывает ему в колени:
— Почему они так с нами поступают? Почему? Почему?