Девушки-мухоморы
В начале июля я вместе с двоюродным дядькой поехал на рыбалку, на маленькую безымянную речушку - приток Чузика. Виталий Николаевич жил с женой в городе Кедровый,[1] но город не любил, ругал его часто и с удовольствием, и почти всё время проводил на рыбалке, на охоте или в доме покойных родителей, в селе Пудино. У дядьки я не был давно, и в этот раз приехал на свадьбу его младшего сына. Приехал на два дня, а задержался на неделю, потому что Виталий Николаевич пообещал знатную рыбалку и щук весом по пять килограммов.
Но клёв был плохой. А если говорить честно - вообще никакой. Шла только самая досадная мелочь, да и то по рыбешке раз в три часа. Вечером мы развели костёр, поели, стали пить чай. Настоящий, таежный - с травами и сушеной ягодой.
- Утром рыба пойдет, - дядька утешал, скорее, самого себя, потому что я и без рыбы чувствовал себя неплохо. Хотелось закурить, но дядька запретил: таёжные законы и все такое. Я не стал спорить, потому что не знал, были они, эти законы, или Виталий Николаевич придумывал их на ходу, по мере надобности.
Дым от костра разгонял редких комаров, в реке отражались глазастые звезды, и было тихо-тихо, как никогда не бывает в городе. Мы разговаривали с дядькой «за жизнь». Впрочем, говорил, в основном, он. Жаловался на детей, которые «совсем свихнулись от цивилизации» и забросили дедов дом, был недоволен властями и телевизором, по которому показывали «всякую ересь», а когда я пытался сказать хоть слово, дипломатично обрывал меня: не ори, рыбу распугаешь.
Ближе к полуночи я отправился за валежником для костра, а заодно и по кое-каким личным делам. Набрал охапку и собрался возвращаться, когда услышал странный звук - низкое монотонное завывание, подхваченное лесным эхом. Будто ветер задувал в щели огромного дерева с пустой сердцевиной. «Пиу-пю... Пиу-пю», - гудело на весь лес. Жутковато, если не сказать - жутко. Поколебавшись, я бросил дрова и пошёл на звук, подсвечивая путь фонариком.
Завывание становилось громче и всё больше походило на странное пение. В конце концов, я сообразил, что это было. Тумран. Музыкальный инструмент племени ханты, проживавшего давным-давно на этих землях. Что такое тумран? Костяная пластинка с костяным же язычком, к которой привязана сухожильная нить. Прижимаешь пластинку к зубам, дёргаешь нить, оттягивая язычок - вот и музыка, похожая на вой ветра или на стоны какого-то мифического существа. Но кому пришло в голову играть на тумране ночью в лесу?
Впереди заблестел огонёк, а фонарик мой ни с того ни с сего погас. Наверное, сели батарейки. Сделав несколько шагов в темноте, я выглянул из-за еловых лап, да так и застыл на месте.
На круглой поляне танцевали девушки. Самые настоящие девушки - десять или больше. Они водили хоровод вокруг небольшого костра, возле которого стояла ещё одна девушка - она-то и играла на тумране. На танцовщицах были короткие халаты, расшитые узором «оленьи рога» и берестяные конусовидные шапочки с широкими полями. Шапочки темные, а пятна на них светлые - мухоморы, да и только. Мне приходилось видеть танцы народа ханты, исполнявшиеся женщинами. Танцовщица раскидывает руки, как крылья, кружится то в одну сторону, то в другую, похожая на яркую птицу. Девушки в смешных шапках танцевали именно так - кружились на месте, потом медленно шли кругом, соприкасаясь ладошками и ступая с пятки на носок.
Ночь, костёр, древняя музыка, танцующие красавицы - всё было необычно и таинственно. Кто же они такие? Откуда взялись?
Тут музыкантша громче загудела на тумране, а танцовщицы сбросили халаты и продолжили пляску обнаженными. От неожиданности я выпустил еловую ветку, и она хлестнула меня по лицу колючей лапой, словно укоряя, что подсматривать нехорошо. Но я предупреждением не проникся и снова отвел ветви. В темноте тела девушек казались белыми, как береста, и только свет костра расцвечивал плечи, груди и бедра золотистыми пятнами. Теперь плясуньи еще больше походили на грибы - с тонкими, гибкими ножками.
Залюбовавшись танцовщицами, я не услышал, как подошел Виталий Николаевич - дядька умел подходить бесшумно, только и заметишь, когда по плечу хлопнет. Глянув на поляну, он нахмурился, сунул два пальца в рот и засвистел. В ту же секунду девушки забыли о танцах и бросились врассыпную, оглушительно визжа. Некоторые подхватили халатики, некоторые и вовсе позабыли про одежду. Самой первой мчалась музыкантша, так ловко управлявшаяся с тумраном.
- Ну зачем ты, дядь Виталь? - упрекнул я.
- Чего удумали! - фыркнул дядька, выходя на поляну и забрасывая костер землей. - Мухоморницы, так их разэдак! Попадись мне хоть одна - выпорол бы, чтобы неделю сесть не могла!