- Кого, дядь Виталь?!
- Мухоморов. Появились ниоткуда. Оглядываюсь - один на стуле сидит, позади Аннушки, смеётся, ногой болтает, а два других - из кухни вышли, танцуют-вихляются, то целоваться начнут, то хихикают, как полоумные. По виду - женщины, только красивее. Как картинки из журналов - гладкие, ни пятнышка на теле, ни родинки, волосищи - до колена, черные, блестящие. И все голые, само собой. Только на макушках - шляпки берестяные, как у нас иногда носят летом, от солнца, да на плечах накидочки из ивовых волокон, совсем как плёнка на ножках у мухоморов.
Начали они передо мной скакать - и ногами дрыгают, и задами крутят, не захотел, а с ними в пляс пустился. Скачу, и даже мысли нет: чего ты, хрыч старый, с девками хороводишься? да еще у Аннушки на глазах?.. И что мне мухоморницы скажут, то и делаю. На голове постоять? Хорошо. На четвереньках побегать, их на закорках покатать - да пожалуйста.
Вот так и плясал с мухоморами до утра. Аннушка и Алёшка пытались меня успокоить - куда там! А мухоморы подначивают: не любит тебя жена! плохая жена! сбрось ее с балкона! а Алёшку - топориком по голове, чтобы под ногами не путался!
Тут я немного в себя начал приходить: как - с балкона?.. на пятом этаже живем...
Даже остановился, плясать перестал. А мухоморы верещат: сбрось!.. сбрось!.. топориком!.. топориком!..
И крутятся вокруг, и хихикают, и щиплются, поганки! Совсем закружили, проклятые. Я смотрю на них, и вдруг вижу - а вовсе они и не красавицы, мухоморницы эти. И рука у них одна, и вместо ног какие-то обрубки, и глаза - без белков, черные. И головы распухают, как грибные шляпки.
Аж плюнул, что за уроды. Нет, говорю, милые мои! никаких топориков! шуруйте-ка из квартиры, пока я вам культи не пооборвал!
Они завизжали, оскалились - и на меня! Подхватили под мышки, и начали вверх поднимать - сквозь потолок, через чердак и крышу, я ору от страха, а они все выше и выше взлетают. Представляешь? Ночь, звезды, и меня тащат грибы-обрубки. Подняли выше облаков и выпустили. Думал - всё, смертынька моя пришла. Рухнул обратно - и через крышу, и через чердак, и через потолок. И как брязнулся - так и уснул. Проснулся - голова ясная, всё помню, что было, а встать не могу. Ни руки, ни ноги не слушаются. За окном уже день вовсю. Алёшка сидит рядышком, физиономия виноватая. Спрашивает, что я во сне видел - интересно ему, в научных целях. Ну, я йогину этому высказал, что о нем думал. А когда подняться смог, ещё и поддал, чтобы глупостями не занимался, и людей нормальных отравой не кормил.
Боюсь, я повел себя невежливо, потому что долго хохотал, представляя, как дядька бегал голышом по морозу и отплясывал с мухоморами, а потом орал от страха, когда ему казалось, что падает с высоты. Дядька не обиделся. Спокойно курил, поглядывая на реку, где прятались коварные щуки, которые никак не хотели идти на живца.