— Ну как, — это был не вопрос, скорее восклицание, — как дожидалась?! — На тихой Моховой это прозвучало так же гулко и громко, как и в вестибюле Театрального. Марина Щегол, несмотря на громогласность и нервозность, тем не менее имела ту грациозность, которую Арина подметила почти у всех петербурженок. Они встретились ровно в назначенное Мариной время у главного входа в старый корпус Театрального.
— Как-как? Никак! — на несколько тонов ниже ответила девушка с длинной черной косой, так контрастирующей с короткой стрижкой ее новой подружки-шатенки. — Познакомилась тут по пути в кафе с одним, — продолжила она, — вот, аж визитку вручил! — Арина показала Марине визитку «краснопиджачного».
— Ого! «Золотая Рыбка»! Это ж круто! — с обычной экспансивностью почти проорала Марина Щегол. — Но ведь это же жутко дорого! Ты что, в состоянии...
Ежу стриженому понятно, что она хотела сказать: «Ты в состоянии уплатить?» Арина вспыхнула:
— Он сделал мне какой-то намек, что оплату можно будет снизить!
— Ах ты, моя провинциалочка! — Марина потрепала подругу по волосам. — Он ведь просто пытался объяснить тебе, что если ты с ним переспишь, то плата за обучение может стать минимальной. Или вообще никакой...
— Переспать?
— Ну да, трахнуться! — Марина проорала это слово не громче, чем предыдущие, но Арине показалось, что оно разлетелось по всей Моховой. — Причем как следует, чтобы ему понравиться! Так что, если не поступишь в Театралку, мой тебе совет: иди к этому парню, и пинчекрякайтесь до его изнеможения!
— Пинчекрякайтесь?
— Еб...сь! Ты что, совсем деревенская дурочка?
— Просто... — Арина густо покраснела и, как ни странно, ощутила некоторое смущение, — понимаешь, для меня это будет впервые и... И вообще я считала, что только по любви...
— Впервые? По любви?! — расхохоталась ее новая подруга. — Одна моя подруга в девятом классе легла под прыщавого восьмиклассника, только чтоб не отстать от своих сверстниц, которые уже давным-давно перестали быть «мамзелями», а превратились в полномочных, вернее, «полномощных» мадам!
— А ты? — спросила все больше краснеющая Арина (ее смуглое лицо теперь напоминало помидор, правда с античными чертами).
— Я? — Подруга чуть помедлила с ответом. — Я просто честная «давалка». Симпатичный парень — пожалуйста, козел какой-нибудь безрогий — никогда! Кстати, в Театралку я поступала три года и без всех этих... средств сексуальной взаимопомощи. — Кстати, — круто переменила она тему, — мне кажется, что я решила твой квартирный вопрос! Будешь жить у меня! На самом деле я снимаю одну комнату, но рядом есть вторая, старушка уехала до конца сентября на свои огороды, а мне поручила ухаживать за ее цветочками-горшочками, — скороговоркой проговорила Марина, — горшочками-корешочками... Сама понимаешь: прибираться, убираться...
Она звонко рассмеялась, решив, что выдала нечто остроумное.
Словом, ключ от ее комнаты у меня, но тебе, девочка, предстоит так и так убраться до сентября.— Тут Марина хихикнула, точнее, громко расхохоталась. — Короче, будешь жить на халяву до сентября, а потом уж извини...— проговорила она уже более серьезным тоном. — Но я надеюсь, ты поступишь с первого захода и тебе дадут комнату в общаге. Данные у тебя есть. Но до тех пор — сама себя кормишь и, естественно, следишь за старушкиными цветками-лепестками! Слава Богу, она не развела у себя кошек или других... вошек!
Марина вновь громко расхохоталась, а Арина опять покраснела.
Если б мужики-матерщинники слышали все то, что обсуждается порой в дамских туалетах, так, между парой затяжек «Мо» или «Мальборо-лайт», то они устыдились бы убогости своей матерной лексики. В одном медвежьем уголке, где автор побывал в поисках клюквы, он собственными ушами такое слышал от отставшей старушки, которую дожидался битком набитый автобус, ее высказывания заставили его смеяться так, что сил не хватило даже занести их в блокнот.
Оказалось, что Марина снимала комнату в огромной коммуналке на Литовском проспекте, в центре Питера, совсем недалеко от того вокзала, на котором Арину впервые так поразили снующие вокруг бесчисленные толпы народа. Хотя сам подъезд был загажен, а узкий неудобный лифт оказался исписанным в обоих смыслах — и лужи на полу, и графити на стенках типа «Наташка, хочу тебя!», и более лаконичных «фак ю!», и совсем коротких, из трех наиболее распространенных русских букв, Арина вдруг почувствовала себя как дома. «Не дрейфь, подруга»,— словно послышался ей голос стоявшей рядом Марины.