Варя пристально посмотрела на Титова лукавыми, смеющимися глазами. Он сразу смутился и запротестовал:
— Нет, нет!
— А я говорю: да! Ты провожал в те времена с катка черненькую, низкого роста девушку. Как сейчас её вижу. Кто была она!
— Не помню, совершенно не помню! Вероятно, вместе учились в техникуме. А возможно, это Пина, жена нашего Виктора Георгиевича.
— Значит и ты за ней ухаживал?
— Что ты! Никогда! Просто Виктор не ходил на каток, а она ходила, и он поручал мне провожать её.
Падали снежинки, крупные, но редкие, потом все гуще и гуще и вдруг припустились сплошной завесой, совсем как летом торопливый дождь. Вард сняла перчатку и подставила ладонь, ловя эти серебристо-пушистые, будто только что распустившиеся почки вербы, невесомые пушинки снега. Они тут же таяли на руке, а Варя смеялась, сама не зная чему, просто так, от избытка радости, что вот идет она с Иваном Титовым, и он робко и преданно заглядывает ей в лицо, чувствуя себя немного виноватым за ту черноволосую маленькую девушку, которую он когда-то провожал с катка.
«Смешной он, право. Вот уж не ожидала!» — думала она.
Варя протянула Ивану озябшую без перчатки руку, и он с жаром трижды поцеловал её, потом стал отогревать в своих руках.
Снегопад кончился, как и начался, постепенно: отдельные снежинки, различимые лишь на свету вокруг фонарей, долго кружились в воздухе, медленно оседая на землю.
На катке, где было ярко, как при солнце, раздавалась музыка, и даже самые надоевшие, заигранные пластинки звучали тут свежо и по-новому волнующе. В раздевалке Иван помог Варе зашнуровать башмаки, присев на корточки. Ои не спешил, а Варя смущенно сердилась.
— Пусти, Ваня, пожалуйста, я лучше сама, — говорила она, но в то же время испытывала горделивое чувство, видя его у своих ног.
На катке их окликнул Борис Шаров, лихо затормозив перед Варей.
Приземистая, плотная фигура Титова выглядела весьма тяжеловесной рядом с сухощавым, гибким, точно лоза, Шаровым, и он сразу же на втором кругу отстал от Бориса.
— Варюша, прошу, составьте компанию! — пригласил Шаров девушку, галантно ей кланяясь.
Варя, не колеблясь, с заметным удовольствием вложила свои руки в его.
Иван отъехал в сторону, сел на скамейку; это было последнеё, что могла увидеть Варя. Затем все: припорешенные снегом елки, высокий резной забор, гирлянды цветных лампочек, люди на коньках и просто «глазеющая» публика — все слилось в непрерывный мелькающий обруч света. А они неслись и неслись навстречу ему, едва скользя коньками по льду, и посторонним казалось, что это не стоит им никаких усилий.
— Да с вами, Варя, можно рекорд поставить, — сказал девушке Борис, едва они, запыхавшиеся, подъехали к одиноко сидящему Титову. — Нужно лишь потренироваться как следует.
— Извини нас, Боря, нам пора, — отвечала ему Варя и взяла Ивана под руку, догадываясь, что творится сейчас в его душе.
Он вряд ли когда-нибудь сказал бы сам Варе о своей ревности к Шарову, но Варя так ласково его спросила, что Титов не вытерпел, признался глуховатым голосом, неуклюже посмеиваясь над собой:
— Черт его знает, что такое, Варенька!.. Стыдно вспоминать…
— Нет, нет, говори! — настояла она, притрагиваясь к его руке.
— Ну ладно, так и быть, послушай исповедь безумного, дурака влюбленного. На третьем круге я уже сомневался, не увлеклась ли ты Шаровым — таким чудесным конькобежцем. Сомневался, однако терпел. На пятом мне представлялось все конченным. Не смейся, Варя! Каково мне было? Мне уже мерещилась твоя свадьба с Борисом, его счастливое лицо и я сам в качестве унылого гостя… И вдруг! Бедный Шаров, как ты его здорово огорошила этим множественным «нам»! Что-то он теперь станет думать о нас?..
— А ничего: поймет, что мы вместе.
— Храбрая моя! — воскликнул Иван и попытался было поцеловать её. Но она вырвалась и побежала.
Иван, поправив на голове пыжиковую шапку, тотчас припустился за Варей, серая шубка которой мелькнула последний раз за поворотом улицы и скрылась. Там, за углом, начиналась наиболеё многолюдная часть поселка. Он бежал, расталкивая прохожих, и вдруг представил себе, как он выглядит со стороны: наверное очень похоже, что стряслась у него какая-то беда. Крикнуть бы во весь голос, что он счастливейший из смертных и догоняет свое быстроногое счастье! Он так и выпалил Варе, схватив её, наконец, за руку:
— Здравствуй, мое быстроногое счастье!
— Здравствуй, здравствуй! — отвечала она вполне серьезно, тяжело переводя дыхание.