Сима с достоинством спускалась со своей голубятни. И когда через несколько минут, по выбору девушек, запели во всю силу молодых голосов:
то всем невольно казалось, что песня поется как бы сама собой, потому что никто не мог различить в ней своего голоса, а песня все поднималась и поднималась, взлетая над головами поющих.
Вахтеры в проходной на своих постах прислушивались к песне: к ним она доносилась, словно с большой реки, — торжественная и плавная.
Борис пел с особым чувством: осень 1941 года вставала перед ним. На заводе тишина такая, что слышно, как с тяжелым воем, словно от злобы задыхается, пролетает нацистский самолет. Коммунисты и комсомольцы укладывают в ящики станки, все тщательно смазав и упаковав. Ни лишнего разговора, ни смеха. Борис вышел во двор отдохнуть; здесь уже веяло запустением: валялось старое железо, металлический лом. И сразу ему вспомнились ржавые кандалы, откопанные в земле, когда строили завод. Отец рассказывал, а он бегал потом из школы смотреть на них и дивиться… Кто-то носил эти кандалы, с трудом переступая изможденными ногами, падал, просил пощады. Но пощады не было…
— Что, Боря, песня растревожила? — спросил Толя Волков, когда кончили петь. — Фронт вспомнил?
— Нет, ребята, не фронт, а эвакуацию завода, — ответил Шаров. — Тоскливые времена… Припомнились мне тогда кандалы, что под заводом откопали. Не знаю, помнит ли кто из вас? Ну просто, как ножом по сердцу! «Вот тебе, — думаю, — и музейная редкость!.. Украина уже кандалами опутана…»
Лизочка, забыв про то, что Тамара ждет, когда она принесет ей краску, стояла, слушала секретаря, то ли смутно вспоминая когда-то виденное, то ли просто представив себе эти тяжелые ржавые кандалы, цех со сдвинутыми с привычных мест и упакованными станками я ту настороженную, непривычную тишину, которая угнетает хуже всякого шума…
Никита Степанович, появившись никем не замеченный, стоял несколько минут, прислушиваясь и приглядываясь. Он понимал, почему рассказ Бориса взволновал ребят.
Отцы многих комсомольцев строили этот завод в те незабвенные годы первой пятилетки, когда народ, отказывая себе во многом, возводил гиганты, переделывая экономику страны. Сезонниками называли тогда их отцов — деревенских парней, пришедших на сезонный заработок. Отцы справедливо обижались. Не нравилось им прозвище: нет, не могли они быть сезонниками — слишком много сил и души вкладывали они в эту стройку.
Отцы женились здесь, оседали, из бараков переселились в красные корпуса и стандартный городок. Вчерашние сезонники стали автоматчиками, токарями, шлифовщиками. Дети, рожденные ими, не ходили теперь далеко за своей судьбой: в заводском поселке они учились в начальной школе, затем поступали в техникум или в институт, иные — в ремесленные училища. Целый учебный комбинат был к их услугам.
С дипломами приходили они на завод, в Почетной книге которого зачастую были вписаны имена отцов, и слава родителей обязывала детей не уронить фамильной чести. Это было почетно, но и тревожно, впрочем, никто из них и не искал спокойной жизни.
— Товарищи комсомольцы! — проговорил Никита Степанович, выходя из-за колонны. — Песню, песню! Что приуныли? Может, проголодались? Так обед вам будет. А ну!..
начал он сразу с середины песню. Его дружно поддержали.
В два часа Никита Степанович объявил перерыв и пригласил всех в буфет пообедать, где уже были накрыты столы и официантка с фабрики-кухни, вся в белом, разливала блестящим половником суп по тарелкам. Обед в буфете — это был сюрприз! Все шумно рассаживались за столы, придерживаясь своих компаний, причем каждая из них упорно приглашала парторга отобедать с ними.
За столом, где обедал Борис, было особенно оживленно. Шел громкий разговор об итогах соревнования за прошедшие полдня: кто же выиграл — они или соседи?
— Бесспорно, мы! Вон Варя Жданова подтвердит, как трудились, в поте лица, можно сказать, животов своих не щадили!… — кричали члены Борисовой бригады, помня о девичьем сюрпризе в случае выигрыша.
А Варя ела суп да помалкивала. Не так уж это важно, кто проиграл, а кто выиграл. Главное — в цехах все засияло: и у них и у соседей. «А теперь пусть администрация сама, голубушка, поддерживает на заводе чистоту и порядок!»— правильно говорит старый мастер, отец Коли Субботина.
— Эй, работяги, нельзя ли потише? — спросила своим сильным, прозвучавшим на весь буфет голосом Сима. — Поговорить людям не даете…