«Мелкая, злая душа у неё», — гневно думал Коля, убедившись, что ошибался в Тамаре. Это мучило его, выводило из равновесия. Жаль было тех идеалов любви и верности, девизом которых служили для него слова Николая Гавриловича Чернышевского:
«Я хочу любить только одну во всю свою жизнь, я хочу, чтобы мое сердце не только после брака, но и раньше брака не принадлежало никому, кроме той, которая будет моей женой… Пусть у меня будет одна любовь. Второй любви я не хочу».
Как же теперь примирить ему, Коле Субботину, свою ошибку с этим девизом? «Или уже в девятнадцать лет отказаться от новой попытки полюбить другую девушку?» — задумывался Коля, чувствуя себя в разладе с самим собою. До чего же маленьким, неудачливым и никчемным человеком он казался себе в эти дни!..
«Стал подражать великому человеку да заблудился в трех соснах. Он не ошибся в своем выборе, подруга была по плечу ему, а я носом в грязь… — с горечью думал Коля. — Хороша единственная на всю жизнь!»
Но отказаться от своих идеалов Коля не мог. Жить бездумно, как трава растет, — это он считал недостойным человека!
Приходил Толя Волков: здоровый, красивый, кудрявый, словно девушка. Они запирались в комнате отца, если тот работал в вечернюю смену, от любопытной Фроси и начинали свои бесконечные разговоры.
Толя, уступая первенство товарищу во всем, кроме физической силы, не разделял его строгих взглядов на любовь: он сам часто увлекался, быстро разочаровывался. Постоянство он считал уделом избранных, чем немало сердил Субботина.
— Тогда зачем же тебе даны ум, воля? Совершенствуй себя, стремись быть избранным. Только ни в каких избранных я не верю. Их просто выдумали голубчики вроде тебя, — едко говорил Коля, и рыжий хохолок волос на его голове угрожающе смешно топорщился.
— Не подеритесь, индюки! — вероятно подслушивая у двери, кричала им Фрося, заливисто хохоча. — Вам двоим уже сорок, а все про любовь толкуете, — продолжала она, предусмотрительно отойдя на середину комнаты.
— Ефросинья, перестань! — с угрозой в голосе взывал из-за двери брат, раздосадованный глупыми замечаниями сестренки.
— Толя, выходи, а то он тебя заговорит, — минут через пять снова начинала свою «атаку» Фрося и, осмелев, стучала при этом в дверь. — Выходи, давай поборемся — кто кого… Сегодня я тебя одолею.
— Не Толя, а я сам сейчас выйду. Слышишь? Он-го стесняется тебе сдачи дать, а я сдам, будь спокойна!
— А вот и не сдашь! — с веселым вызовом в голосе возражала Фрося. — Ты не можешь обижать женский пол.
— Видал, женский пол? — прошептал Коля прыскающему со смеху в кулак Волкову. — Ах, бесенок рыжий, не даст поговорить!.. Ефросинья, — позвал он, открывая дверь в столовую, — интересной книги теперь не жди от меня, не получишь. Дай слово, что ты сейчас же уйдешь куда-нибудь и не станешь подслушивать?
— Подожди, Коля, не отсылай её, я ухожу, — проговорил, вставая с дивана Волков, давно тяготившийся этим разговором с другом.
«Было бы о ком рассуждать… о Тамарке Комовой!» — думал он про себя, не поняв на сей раз Колю.
«Вот она, дружба-то!.. Неужели не нашел ничего сказать?» — думал Коля, отпирая Волкову дверь. Он чувствовал себя глубоко обиженным таким поспешным уходом Толи.
Фрося в недоумении смотрела на закадычных друзей, всего несколько минут назад так оживленно разговаривавших.
«Что случилось, какая кошка пробежала между ними?»— недоумевала она, собираясь спросить об этом брата.
Но Коля, пресекая всякую попытку заговорить, хмуро взглянул на неё.
Поздно вечером, сидя над раскрытым учебником и с трудом вникая в то, что читает, Коля вдруг беспокойно оглянулся; вопрошающим взглядом из-под нависших бровей отец в упор, поверх очков, смотрел на него.
— Может, поговорим? — негромко спросил он и передвинулся со стулом к сыну. — Что ты все вздыхаешь? Задача, что ли, трудная попалась, не решишь никак?
Коля растерянно промолчал. Отец, очевидно, хитрил, говоря о задаче. Он или все знал уже (ведь в одном цехе работают), или догадывался о неприятностях сына,
— Не в задаче, папа, дело… А вот выговор я получил. Небось слыхал? — собравшись с силами, высказал Коля.
— Выговор? Какой, за что? — испуганно воскликнул отец. — Почему скрывал от меня?
— Выговор, строгий… За плохой прием станков от сменщика. Так записали. Однако я ничего от тебя не скрывал, думал, ты знаешь, — пробормотал Коля,
Пожалуй, не было удара больнеё, чем наносил он этим своим проступком старому мастеру, гордому своей без пятнышка чистой славой рабочего человека. А Коля и не подумал об отце в эти дни, даже строгий выговор мало взволновал его: с кем не случается! Забыл, не задумался, как отнесется к такой «случайности» отец.