— Судить меня? За что? — взвизгнула Тамара, вскакивая с места. — Разве можно судить человека за то, что он заболел, еле жив пришел на работу, ну и… не дотянул до конца смены? Нет у нас таких законов, чтобы судить! — кричала Тамара. — Нет! Я предупреждала вас, что больна сердцем. Звоните, сейчас же звоните или ступайте к главному инженеру, чтобы он отменил свой приказ, — стуча ребром ладони по столу, потребовала она, тяжело дыша и с ненавистью глядя в лицо Лобова.
— Что, что вы сказали? — спросил вдруг странно тихим голосом Лобов, обойдя стол и подступая к Комовой.
Она встретила его выпяченной грудью, хотя лицо её побледнело.
— Ничего. Не ругайте меня, — пробормотала Тамара, тяжело опускаясь в кресло.
Лобов принялся закуривать, чиркая спичку за спичкой своими длинными худыми пальцами под неотступным взглядом Тамары.
— Уходите в цех работать. Вы мне мешаете, — закурив, сказал Лобов.
Она не отвечала, что-то соображая про себя — сразу ссутулившаяся, постаревшая. У Лобова не повернулся язык снова предложить ей выйти.
«Сами мы её избаловали, вот и получаем награду», — подумал он.
Тамара, чутьем уловив перемену в настроении Лобова, подняла на него умоляющие глаза.
Идти в цех работать станочницей я не могу, я ведь мастером была… — проговорила она слезливым голосом. — Дайте мне, Виктор Георгиевич, отпуск, что ли, прошу вас, тем болеё, что скоро на курсах у меня зимние экзамены. Дайте отпуск дней на десять, я жаловаться пойду…
— Отпуск, жаловаться? Это не поможет, — возразил Лобов. — Придется отвечать за свои поступки.
У Тамары на мгновение вспыхнули злым блеском глаза и тут же потухли, словно в них дунули.
— Поступков никаких нет, — устало отвечала она. — Я пришла больная, а среди ночи почувствовала себя совсем плохо. Рабочие скажут, они видели, и они же настояли, чтобы я ушла. Вот как все на самом деле. Вы скажете, а где бюллетень? — спросила Тамара, несколько оживившись. — Я лечусь постоянно у одного врача и не захотела идти к другому. Да и чудовищно было подумать, чтобы мне, Комовой, не поверили! Какие основания на то? Было ли что-нибудь раньше подобное в моей работе? Никогда! — У Тамары звенел и срывался голос, но она забирала все выше и выше. — Вы знаете, как я тружусь не щадя своих сил… И за свой труд я поставлена в ряд с лучшими людьми завода. Свою работу я люблю и дорожу ею болеё всего на свете. Да, да! — Тамара повторила «люблю». — Она помнила, что все стахановки обычно так говорят с трибуны. — Судите сами, Виктор Георгиевич, каково мне пережить это… — Тамара вытащила платок и держала его наготове, но через минуту, словно раздумав плакать, договорила спокойно, с кривой усмешкой — Слишком грубо стал сводить со мной счеты главный инженер завода за критику на совещании у замминистра, вопиюще грубо! Никто не позволит ему ни за что ни про что шельмовать заслуженного человека! — докончила она и встала, выпрямившись, всем видом своим подчеркивая, что и. Побои виноват в этом.
Вечером Тамара лежала на диване в своей красиво обставленной комнате и чувствовала, что её лихорадит.
Весь день, когда она, получив у Лобова отпуск, бегала с жалобами по начальству, Тамара но падала духом, держалась «бодрячком», как сказала Муся, а вот сейчас, оставшись одна, еще воя под впечатлением поре житого, она явно трусила. Ни в ком Тамара но нашла ни поддержки, ни сочувствия. Все как будто жаждали её унижения. А директор завода, только что вернувшийся из отпуска (приказ о её переводе в станочницы был издан без него), не принял Тамару, ссылаясь на то, что он еще не в курсе дела. И все же Тамара но собиралась сдаваться, покориться без борьбы, уступить. Нет, и тысячу раз нет! Плохо, конечно, что в такой горький час у неё не оказалось друзей.
«А Лева-то? Преданный друг с того самого вечера, когда она впервые, незваная пришла к нему с чертежами. Он не совсем тактично тогда обошелся с нею. По что за счеты между своими людьми?! Лева извинился и крепко помог ей делом, а это главное. Ведь что там ни говори, а она ему и только ему обязана всем!»
Вот второй месяц они живут в одной квартире, но в разных комнатах. Правда, Тамара в надежде на лучшую партию не расписалась с ним и вообще не считала себя замужней, чем доставляла Леве немало огорчений. Он искренне привязан к ней и, кажется, любит.