— Как я рада! — вскочила Ольга. — Отпустили?
— Как видишь, — рассмеялась Глаша. — Вызвал меня какой-то начальник в военной форме с двумя просветами и одной звездочкой на погонах, красивый такой, с усами и очень сердитый на вид…
— Майор, — пояснила Сима Свешникова.
— «Ну, красавица, — обратился он ко мне, — лопатами будете драться, а?» Я молчу, а про себя, девоньки, думаю: «Хулиганам спуску не дам». — «Что же молчите? Говорите!» Тут я взглянула ему в глаза, сказала: «Что хотите, товарищ военный, делайте со мной, а я хулиганов всегда буду бить». Военный покрутил ус, нахмурился и сказал: «Бить? Это нехорошо!» Я молчу, и военный замолчал. «Эх, думаю, попала!» — «Товарищ военный, как же нам, девушкам, быть-то, когда хулиган поганит скверными словами, а заступиться за нас некому, все мужчины на войне?» — набравшись смелости, спросила я. Военный засмеялся. «Да, красавица, рыцарей у нас маловато. Да и долго их не будет. Ну ладно уж, идите и в обиду себя не давайте!» Я поблагодарила его и вышла. В коридоре встретил меня высокий молодой офицер, много красивее того, усатого, подал вот это письмо и сказал: «Пожалуйста, товарищ Волкова, передайте письмо лично в руки Ольги Тарутиной». — «Не сомневайтесь, товарищ офицер, — ответила я, — в другие ручки оно никак не попадет». Держи, Оленька, письмо от лейтенанта Павлова! — И Глаша сунула синий конверт в руки Ольги.
Тарутина, покраснев еще больше, спрятала письмо в карман блузки.
— Не прячь, а прочти, — сказала Глаша. — Мы мешать не будем. Да и время уже позднее. Эй, девушки, давайте спать, завтра трудный день!
Глаша улыбнулась Ольге и прошла к своей койке.
Разошлись и остальные подруги. Ольга разделась, легла и задумалась, позабыв про письмо.
Полоска зари догорела. Свежий, теплый, как парное молоко, воздух вливался в окно.
Пришли девушки из клуба, разделись и стали укладываться спать.
«А письмо-то, — вспомнила Ольга и, надорвав конверт, вынула из него листок.
«Дорогая Ольга…» — только и успела она прочесть. Одна из девушек погасила электричество, и густая тьма приятным бархатом накрыла ее. Ольга вздрогнула, хотела было сказать, чтобы зажгли на несколько минут свет, но воздержалась, спрятала письмо под подушку.
«Утром прочту», — решила она и, стараясь ни о чем не думать, быстро заснула.
Соня и Аржанов работали в ночной смене. Когда они вышли из поселка, на западе догорала полоска зари, и тихо пели соловьи.
— Соловушки последние песни допевают, — сказал Аржанов.
— Почему? — спросила машинально Соня, шагая впереди него.
— Как почему? Любовь кончается у них. Отлюбят и петь перестают до будущей весны, — пояснил Аржанов. — Это люди могут петь о любви долго, до старости, пока не поседеют их головы.
Соня улыбнулась и ничего не ответила.
Впереди темнела бригада разливальщиц во главе со Свиридовым. Зажигались звезды в синеве, жидкий, как кисея, туман поднимался от земли. Издалека долетали картавые крики перепелов. Ветерок доносил медовый запах цветов. Поселок остался далеко позади и затерялся в темноте. Разливальщицы подошли к трубам, поднялись на них и зашагали цепочкой. В тишине стали звонко постукивать подковки бахил по железным трубам. Аржанов поравнялся с Соней и пошел рядом с нею. Соня шла с опущенными глазами, как бы не замечая его. Он положил руку ей на плечо. Она не сбросила его руки, а только слегка вздрогнула, почувствовала, как сердце затрепетало. Соня много передумала за эти дни об Аржанове, внимательно наблюдала за ним. Чувствуя его сильную руку на своем плече, Соня замедлила шаги и вдруг ощутила такую томительную слабость, что у нее закружилась голова. Аржанов остановился, обнял Соню, запрокинул ее лицо и стал покрывать поцелуями глаза, щеки и лоб. Соня не вырывалась из его объятий.
— Сонечка, зоренька моя ясная, как я истосковался! Давай сядем. Я расскажу тебе, как люблю…
— Так рассказывай, — тихо попросила Соня. Она спрыгнула с трубы и опустилась на землю. Аржанов сел возле, прижался к ней. — Ну, говори!
Перед нею все сияло прозрачно-синим светом, а с неба с легким звоном сыпались звезды, и падали, падали на нее… Ей казалось, что звезды засыплют ее и она не выберется из них. Соня закрыла глаза и, чувствуя на своем лице горячие губы Феди, покорно отдалась его силе…
Когда она пришла в себя и открыла глаза, Аржанов стоял в нескольких шагах от нее. Она быстро поднялась. Он подошел к ней и, подавая ей спецовку, сказал:
— Надевай скорее! Идем!
— Нехорошо говоришь! Не надо так грубо!.. — крикнула Соня, и слезы побежали по щекам.