— Кто из вас врет, а кто говорит правду — не знаю. У меня нет основания не верить Тарутиной.
— А мы врем? — огрызнулся Аржанов, принимая позу оскорбленного человека. — Я работаю как вол, обеспечил высокое качество разлива… И вот вместо благодарности…
— Идите оба! — раздраженно махнул рукой начальник участка.
Соня вышла на улицу. Она была подавлена всем случившимся. Она в первый раз тяжко солгала перед своей совестью, обманула Ольгу, свою подругу, которую любила, как старшую сестру. И все ради него, Феди, ставшего ей дороже всего на свете…
Аржанов же вышел от Нила Ивановича развязно, с обиженно-нагловатым задором в голубых глазах.
— Молодец, моя зоренька, что так ответила Тарутиной! — похвалил он и крепко сжал руку девушке.
Соня быстро выдернула свою руку и побежала к бараку, низко опустив голову, роняя слезы.
Два дня спустя после этого она встретила Ольгу на улице и страшно испугалась ее. Ольга улыбнулась ей, поздоровалась, спросила у нее, как она чувствует себя, здорова ли. Сообщила ей, что брат Гриша, которого считали погибшим, жив.
— И я, Сонечка, так счастлива, так счастлива! — воскликнула Ольга и попрощалась с нею.
Соня хотела остановить Ольгу, признаться ей во всем, но Ольга быстро, почти бегом, поднялась на крыльцо барака и скрылась за дверью. «Как-нибудь я все расскажу Ольге, и она простит мне мою ложь», — решила она, и у нее на сердце стало светлее.
В субботу она встретилась с землячками в столовой. Только что села за стол, как подошли Ольга, Даша и Глаша. Днем была гроза. На улице много грязи, на торфяных полях — еще больше, но бригады Даши и Ольги работали до заката солнца. Девушки сели за один стол с Соней, разговорились. Соня узнала от Ольги, что несколько лучших бригад сушильщиц и бригада Свиридова назначены к переброске на добычу, на ликвидацию прорыва.
После ужина Соня встретила Аржанова, который шел с другого конца поселка. Она побледнела и спросила:
— Где был?
Аржанов ухмыльнулся:
— Где был, там теперь меня нет.
— Говорят, тебе Ганечка больно по сердцу пришлась.
Аржанов обиженно буркнул:
— Какая Ганечка? Никакой я не знаю…
Соня отвернулась от него, но он поймал ее за руку, удержал.
— Куда, зоренька? Да ты в лужу попадешь! Вон она, почти у ног твоих блестит.
Девушка остановилась и пристально посмотрела на Аржанова.
— Фу, какая тьма, — воскликнула она, — даже ничего не вижу на твоем лице!
Аржанов забеспокоился и с неудовольствием сказал:
— А чего тебе, глупенькая, надо видеть на моем лице?
Соня промолчала, а он продолжал:
— Завтра, знаешь, едем на добычу. Вот хорошо-то! Ты ведь, моя зоренька, ни разу не видела, как добывается гидромасса?
— Я об этом уже знаю, — ответила Соня и стала прощаться с ним.
— Нет, нет! Так я тебя, Сонечка, и отпустил!..
Он увел девушку в свою комнату.
Аржанов проснулся раньше, оделся, умылся, а потом разбудил Соню. Она быстро вскочила и стала одеваться.
— Что же ты, Федя, дал заснуть мне у тебя? Как я выйду теперь на улицу? Вдруг увидят подруги? — говорила она, чуть не плача.
— Ничего никто и не увидит. Еще солнце не поднялось, — рассмеялся нагловато Аржанов, уплетая хлеб с украинским салом. — Закуси-ка вот, здоровей будешь!
Соня улыбнулась, взяла из его рук большой кусок черного хлеба, белого как снег сала и стала есть.
Через полчаса они пристали к бригадам, направлявшимся к конторе. Сюда по узкоколейке были поданы крошечные вагончики-теплушки. Паровоз стоял под парами и попыхивал дымкой из низкой, с красным ободком наверху трубы. Мальчишки шныряли вдоль состава, забирались на буфера, залезали в вагончики.
Торфяницы бригад Ольги, Даши, Кати, Свиридова и других стали садиться в вагончики. Соня и Аржанов сели с девушками Даши. Паровозик пронзительно свистнул, дернул состав раз, другой, и вагончики плавно покатились по рельсам. Поезд пересек торфяные поля, повернул вправо от главного пути и вонзился в лесную чащу.
Утро было ясное, с золотистым отливом. От вчерашних туч не осталось и следа в прозрачной синеве неба. Только на сочной ярко-зеленой листве сверкали жемчугом капли дождя. Над кустами вились темные облачка комаров. В лесной чаще по сторонам узкоколейки пели на разные голоса птицы. Глухо, как бы заикаясь, куковала кукушка: «Ку-ку! Ку-ку!» Крякали утки, хлопая крыльями. Квакали лягушки. Пахло горьковатой листвой осин, смолистым запахом хвойных деревьев, пахучими лесными и болотными растениями. Путь был неровный, местами заросший травой. Поезд часто замедлял ход, полз по-черепашьи.