— Позора этого я не могу допустить! — твердо заявила своим девушкам Ольга. — Буду решительно говорить с Волдыриным, как только он придет на поле.
С тяжелым чувством смотрела Ольга на подруг, думая о Волдырине, о хаосе на его поле, не выходившем из прорыва, о своей бригаде, которая может потерять почетное знамя. Девушки, не разгибаясь, отрывали сырые, разваливающиеся куски торфа, с трудом укладывали их змейками в месиво грязи. Захламленные и заросшие травой и кустами канавы не собирали воду, они не прочищались после разлива гидромассы на карты. Торф подсыхал плохо, да и не мог хорошо сохнуть на грязи.
Прошел обед, торфяницы снова встали на работу, а Волдырина все еще не было видно на поле.
«Придется вечером идти к нему. Может, он ходит по другим картам, а на нашу не хочет и заглядывать», — подумала Ольга, вспомнив, как она с подругами выбросила начальника поля из теплушки под откос.
— А вон и Волдырин катит! — воскликнула Сима, выпрямляясь и заправляя выбившиеся косички под край белой панамки. — Нам скоро с поля, а он на поле. Вот это начальничек!
Девушки засмеялись и, взглянув на приближающегося Волдырина, нахмурились и принялись за дело. Он быстро шел по трубам. Поравнявшись с картами своего поля, он спрыгнул с труб и повернул к бригаде Тарутиной. Ольга пошла к нему навстречу — ей не хотелось говорить с ним в присутствии девушек. Она встретила его на бровке и поздоровалась с ним. Волдырин остановился и с приятным удивлением подумал: «Ага, и Тарутина становится почтительной, как только я стал для нее начальником!»
Ольга, поглаживая ладонью вершинки порослей осинника, мягко сказала ему:
— Петр Глебович, мне надо поговорить с вами, и серьезно.
— Пора, давно пора, Тарутина! — весело ухмыльнулся Волдырин. — Я думаю, вы теперь отдадите мне те денежки, что взяли у меня в теплушке. Помните, а?
— Помню. Но разве вы не знаете, что эти деньги, ровно сорок тысяч, девушки внесли на танковую колонну… от вашего имени? Вы должны такой честью гордиться, — серьезно, без улыбки, ответила Ольга. — Сейчас я хочу говорить с вами о деле.
— Сейчас вы, Тарутина, обязаны работать! — сразу рассердившись, прошипел Волдырин.
Ольга взглянула на него. Черный пиджак был застегнут только на верхнюю пуговицу. Картуз сидел на голове не прямо, а козырьком набок. Нос был красен, изо рта пахло перегаром.
— Нет, нам надо сейчас поговорить. Вы знаете, что мы посланы на ваше поле для ликвидации прорыва…
— Вот и ликвидируйте!
— Петр Глебович, у меня есть предложения.
— Я не желаю слушать их!
— Тогда не обижайтесь, если я сегодня же пойду к Нилу Ивановичу и Долгунову, — волнуясь, предупредила Ольга. — Я могла бы пойти к ним и вчера, но решила не обходить начальника поля.
— Говорите, — сердито буркнул Волдырин, — я слушаю вас.
— Вы знаете, Петр Глебович, что карты держат воду. Надо прочистить канавы и…
— Слышал не раз! — резко оборвал Волдырин. — Не время заниматься чисткой канав! Не буду! Давайте дальше!
— Почему вы, Петр Глебович, не проскородили осенью поверхность карт? Если бы это сделали, то гидромасса быстрее подсыхала…
— Хе-хе! А где я вам тракторы возьму? Кто их даст во время войны?
— Начальники других полей нашли.
Волдырин сдвинул картуз на затылок, почесал за ухом и сказал насмешливо:
— Они счастливые, а я несчастный, вот только поэтому и не дали тракторов на мое поле.