Девушки, ворча что-то под нос и бросая косые взгляды на начальника поля, слезли со штабеля. Ольга направилась вдоль бровки. Подошла к трем девушкам, укладывавшим торф в штабель.
— Где ваша бригада?
— Какая? — не поняв вопроса, переспросила маленькая толстая девушка.
— Да ваша.
— Вся тут.
— Как вся тут? Три девушки — бригада? — удивилась Тарутина. — И давно так работаете?
— Все время.
— Вот так бригада! Как же допускал Волдырин? А техник ваш где?
— А вон она, на валовой канаве, в кустах, в красной кофточке. Паша Казнакова.
— Паша! — позвала Тарутина. — Иди сюда!
Казнакова поднялась и подошла к начальнику. Ольга внимательно глянула на девушку. Ее круглое и румяное заспанное лицо было красиво, улыбалось ямочками щек и синими бойкими глазами.
— Почему у тебя бригада из трех девушек?
— А что я сделаю с ними, ежели они так хотят!
— Ты техник, распорядилась бы.
— Распорядишься с ними! Они такие горластые и несговорчивые.
— Уж несговорчивые! Не горластее тебя! — возразила технику маленькая толстая девушка и обратилась к Ольге: — Я бригадир Деева. Мы, Оля, втроем работаем, и неплохо, как видишь. Мы ушли из бригады Маньки Грибковой. Ты знаешь, какие там лодыри! Мы работаем, а они лоботрясничают, бока себе отлеживают на бровках. Надоело это нам. Ругались, ругались с ними, а потом отделились. Раньше бригада норму не давала, а мы сто пятьдесят даем!
— Вижу, хорошо работаете. Если создать из таких, как вы, полную бригаду, то по три нормы будете давать. Премии будете получать, фронтовой бригадой станете.
— Ну уж, фронтовой! Ты, Ольга, наскажешь! — воскликнула подруга Деевой, и ее смуглое лицо засветилось довольной улыбкой.
— Так нельзя, девушки. Завтра я поговорю насчет Грибковой. Может, тебя, Деева, назначат бригадиром. Согласишься?
— Что ж, я, Оля, не против. Боюсь только, что не переломлю лодырей.
— Переломишь, — улыбнулась Тарутина. — Техник поможет. Да и я помогу…
Деева рассмеялась.
— Ладно, согласны. Раз ты начальница теперь у нас, слушаться надо тебя. Назначай — поработаем, в грязь лицом не ударим! Разве вот тебе уступим в работе. Да тебя, когда ты была бригадиршей, никто не мог победить. Вот потому и назначили начальником. Отличным начальником будешь! Не подведешь на торфу нас, девушек!
Ее подруги рассмеялись. Засмеялась и Тарутина.
— И я, девушки, верю, что своего начальника и вы не подведете.
— Ни в жисть, Оленька! Как это можно, чтобы тебя!..
Тарутина в сопровождении Казнаковой направилась к другим бригадам, разбросанным по картам. Вдоль бровок вырастали штабеля торфа. К ним тянулись цепочками девушки с корзинами. Солнце поднялось высоко над землей и припекало. Небо было ясно, искрилось и сверкало золотинками. В валовой канаве, за кустами, крякала утка. Еще дальше всхлипывал перепел, будто глотал очень горячую воду. На горизонте голубели хребты леса. Они то вырисовывались ярче в дымке марева, то таяли и пропадали в ней. Ольга и техник Казнакова шли молча вдоль бровки.
— А канавы-то у тебя, Паша, запущены, — сказала Ольга. — Почему не вычищены?
— Не сама же я должна чистить, — ответила Паша. — Что это за бригада в три человека! Смех один…
— Разве такие канавы высушат карту? — как бы не слыша возражений техника, продолжала Ольга. — Во время штабелевки карта должна быть сухой, ни торфинки, ни крошечки не должно быть на ней. А у тебя, Паша, как она выглядит? Не карта, а срам, стыд! Какой же ты, Паша, техник! А ведь ты не новичок — третий год в техниках ходишь.
Казнакова хмурилась, морщилась, краснела. Ей было и стыдно, и горько, что ее так распекает Тарутина, бывший бригадир, а теперь начальник поля. Еще недавно она, Паша, делала ей замечания, как подчиненной. Правда, эти замечания касались не работы Тарутиной, а только ее слишком большой требовательности и к техникам и к Волдырину.
«Она и тогда как бы начальником была, — подумала Казнакова, — за плохой инструмент пробирала».
— Что я могла сделать с Волдыриным? Сама знаешь, какой он был дуролом. Сколько ни говорила ему, он только фыркал на мои слова.
— А ты разве не была на собрании, не слушала меня? — спросила Тарутина.
Паша опустила глаза и смотрела под ноги, в липкую коричневую грязь.
— Сама должна следить за канавами. Знаешь, летний день, упущенный на уборке, не наверстать осенью. У нас здесь, как на уборке хлеба, — страда. Не убери вовремя хлеб — осыплется. Так и торф. Наш урожай — сухой торф в штабелях! А у тебя он мокроватый. Да и штабеля на твоих картах кладутся скверно, развалятся к осени.