Торфяницы громко выкрикивали эти показатели, чтобы все собравшиеся у конторы слышали. Они делали это нарочно, стараясь подчеркнуть, что на поле начальницы-девушки дела идут лучше, чем на полях начальников-мужчин.
— Девушки! — крикнула Лена. — Глядите, что натворили лодыри Грибковой — одной нормы не выполнили.
— Мы вот тут стоим, а они первыми шарахнулись в столовую, — отозвалась насмешливо какая-то торфяница из толпы. — Вот они какие ударницы!
— За столами!
— Семьдесят шесть процентов! Да это безобразие, девушки! Они позорят нас, торфяниц! А где начальник их поля? Чего он, рыжий, смотрит на них?!
Тарутина в это время находилась в поселке среди домохозяек. Она обратилась к ним с горячей просьбой — помочь убрать с карт высушенный торф.
— Стыдно, бабы, совесть прятать по хлевам! — сказала одна из них.
— Как мы, ежели не выйдем на уборку торфа, придем к Матвеевичу с просьбами, глянем ему в глаза? — добавила другая. — Да и что скажет нам Нил Иванович?
А третья, Анисья, женщина средних лет, выступила еще более решительно:
— Бабы, будет шуметь-то! Наши мужья на фронте… Ну, и чего там, поможем! Когда, начальник, выходить-то?
— С утра, — сказала Ольга, вставая со скамейки.
— Записывай, — попросила Анисья. — И назначь меня бригадиром. Что ж, тряхну стариной!
— Вот молодец!
— Да уж, Анисья, покажи теперешним торфушкам, как надо работать!
Женщины засмеялись и стали поочередно подходить к Тарутиной.
Записалось более девяноста домохозяек. Ольга составила из них три бригады. Уходя с собрания, она спросила у новых бригадиров:
— Разбудить вас завтра утром?
— Сами встанем, не проспим, — ответила обиженно Анисья. — Ты уж, начальник, не беспокойся за нас!
Они не подвели. Утром встретили у конторы Тарутину, получили инвентарь и с песнями отправились на работу, Их песня встревожила начальников полей. Они выбежали из помещения, чтобы поглядеть на бригады, поющие в такую рань.
— Да это домохозяйки! — воскликнул Барсуков. — На чье же это поле они пошли?
— Да уж, дружище, не на твое и не на мое, — ответил раздраженно Ермаков, снял картуз и почесал затылок.
— И тут эта девчонка поспела! — сказал не без зависти Барсуков.
— Придется и нам, миленок, перестраиваться, — проговорил Ермаков, — учиться у этой, черт бы ее побрал, Тарутиной.
— Учитесь, а я не намерен! — возразил Барсуков. — У меня своя голова на плечах, что-нибудь придумаю.
— Не будем учиться, дружище, — заставят. Жизнь заставит! Не будем — тогда таких Тарутиных немало найдется среди бригадиров и техников. Их поставят начальниками, а нам, как Волдырину…
Барсуков и другие начальники сурово выслушали Ермакова и, ничего не возразив ему, молча прошли в контору. Ермаков, не взглянув на них, надвинул картуз на лоб, зашагал за своими бригадами, направлявшимися в поле.
— Вчера и я думал о домохозяйках, а не додумал до конца, — сказал он с досадой. — Не девчонка — огонь. Да, уж она не даст нам работать по старинке. К черту самолюбие! Надо и мне вводить новое на поле.
Нил Иванович и Емельян Матвеевич сидели в кабинете и молчали.
Окна были закрыты. За стеклами мелькали нити дождя. Грязь чавкала под ногами редких прохожих. Погромыхивал гром, и его раскаты далеко над полями повторяло эхо. Торфяные поля слегка заволоклись молочно-синим испарением. Недалеко от конторы гоготали гуси, кудахтала курица и густо трещали воробьи. Огромная, пестрая, с отвислыми розовыми сосками свинья важно пересекла улицу, остановилась у широкой коричнево-сизой лужи, на поверхности которой лопались пузыри, похрюкала, понюхала воздух, шагнула в лужу и развалилась в ней.
— Вот неряха-то! — глядя на свинью, нарушил молчание Нил Иванович. — До чего, гляжу, свиньи любят дождь! Да-а… — протянул он и, посмотрев вверх, на свинцовые тучи, сказал с раздражением: — Закрыть бы эти хляби небесные с мая до октября! Всю неделю льет, проклятый, на карты, мочит сухой торф. Одна только Тарутина и начала штабелевку на своем поле, остальные начальники крепко загрязли. Молодец! А ведь была в отстающих. Казенов грозил ей, да и я, признаться, сильно тогда усомнился.
— Зато теперь Казенов Тарутину в пример ставит начальникам полей, — отозвался Долгунов, — не нахвалится ее работой.
— Слышал, слышал! Он хвалит Ольгу, только не при нас…
— Главное то, — заметил Долгунов, — Ольга доказала, что осушку полей дренажными машинами можно производить и в летние месяцы, в разгар работы. А малая механизация, примененная ею на своем поле, в четыре раза повысила процесс штабелевки. Насколько она облегчила труд торфяниц! С большим умом, что и говорить, девушка.