— Умница! — согласился Нил Иванович. — Да-а! А дождь все льет и льет. Никакого просвета, никакой надежды. Облака обкладные. Почему никто не изобретет такие грабли, которыми при помощи эскадрильи самолетов можно было бы сгребать облака и сваливать их вместе с дождем в использованные карьеры или прямо в Оку?
Долгунов рассмеялся.
— Чего смеешься? Не веришь в такие грабли?
— Верю.
— Веришь, а смеешься! — рассердился Нил Иванович. — Я так, Матвеевич, думаю: если люди поймут как следует выгоду торфяного топлива, то они обязательно изобретут такие грабли… Ну, это пока фантазия…
Долгунов промолчал. Оба задумались, поглядывая в открытое окно, прислушиваясь к шелесту дождя. Они только что приехали из треста, где происходило совещание руководителей торфопредприятий, начальников участков, парторгов ЦК и МК партии. На этом совещании много и длинно говорилось о том, как и какими средствами победить нависшую угрозу срыва торфозаготовок, чтобы не остановились из-за недостачи топлива электростанции, а за ними заводы и фабрики.
Ораторы с пафосом говорили, слушатели с удовольствием слушали и с рвением рукоплескали начальству, а густые, темные тучи и не думали расходиться, из них гремел то сурово, то добродушно гром, лил, а порой хлестал как из ведра теплый дождь. Если бы не выступил на этом совещании представитель МК Шмелев и не предложил бы немедленно организовать воскресник на всех предприятиях, пригласить всех служащих на него, чтобы закончить штабелевку, то ораторы, вероятно, еще долго бы упражнялись в своем красноречии. Предложение это было горячо принято, и совещание закрылось.
— Как барометр? — спросил Долгунов, подходя к окну и заглядывая на небо.
— Стрелка идет на переменную, — уныло ответил Нил Иванович и замахнулся линейкой на муху.
— А что толку в этом? О, дьявол, вот уже три дня движется на переменную.
— Барометр, значит, плохой у тебя, — вздохнул Долгунов и отошел от окна. — Меня удивляет, Нил Иванович, одно…
— Что тебя, Матвеевич, удивляет? — настораживаясь, спросил Нил Иванович и наморщил лоб.
— Многие бригады отсиживаются в бараках, не работают.
— Не работают, потому что дождь, — проговорил с легким раздражением Нил Иванович.
— Почему же все бригады Тарутиной в поле? Да и она сама с четырех часов утра там. Она производит на картах формовку, кладет куски торфа в змейки и в клетки. У нее на поле змейки и клетки встретят солнце, сухой, горячий ветерок. А другие начальники только возьмутся за формовку и кладку змеек… Надо, Нил Иванович, встряхнуть начальников полей за то, что они не выводят бригады на поля. Дождь — не помеха в подготовительной работе к сушке, я так думаю.
— Гм!.. Согласен. Тарутиной дождь не мешает. Значит, он мешает только лоботрясам, — рассерженно сказал Нил Иванович и, разгладив усы, стал быстро собирать бумаги со стола и прятать их в ящик. — Знаешь, Матвеевич, я пойду в контору и серьезно поговорю с начальниками полей.
— А я поговорю с парторгами полей и с девушками, — проговорил Долгунов.
— Иди. Надеюсь, что мы всколыхнем…
Долгунов и Нил Иванович вышли и, поглядев на небо, обложенное мглисто-синими тучами, из которых лил прямой, ядреный, теплый дождь, подняли воротники плащей, спустились с крыльца и зашагали в разные стороны.
После обеда в облаках показались просветы, ярко-синее небо. Дождь изредка еще накрапывал, но дул легкий ветерок, и к вечеру небо совсем очистилось От облаков. Солнце скатывалось к горизонту, и его лучи трепетали на темных вершинах елей и берез, стоявших редкой грядой на восточном берегу широкого озера. Над водой кружились дикие утки и, как камни, падали в густые, буйные камыши. Тарутинские бригады с песнями возвращались в поселок.
В конторе Ольга застала Нила Ивановича и узнала от него, что приедут служащие учреждений на помощь торфяницам. Тут же ей передали открытку от Павлова, который писал:
«Ольга, приеду и я со служащими учреждения на уборку торфа. Постараюсь попасть на твое поле — помогать твоим бригадам. Правда, на твоем поле, как я знаю, дело обстоит хорошо, и ты, быть может, в помощи нуждаешься не так, как начальники других полей».
Прочитав открытку, Ольга сказала про себя: «Кто же от помощи отказывается? Дураки только одни… Обижается, что не пишу ему… Когда писать-то тебе, Павлов! Ты бы, милый, посмотрел на свою Ольгу, она замытарилась за этот месяц, став начальником поля. Не только писать тебе, а и думать было некогда о тебе. Да, сказать правду, и не думала! — Ольга вздохнула, улыбнулась. — Совсем не хочу, Павлов, чтобы ты работал на моем поле. Любовью своей будешь мешать мне в работе. Да уж ладно, поставлю тебя на штабель… и не слезешь с него до заката солнца».