Когда Ольга, быстро закончив дела в конторе и переодевшись, пришла с подругами в столовую, там раздавались звуки двухрядки и балалаек, слова лихих частушек и постукивание каблучков. За столиками в первом зале было много девушек с разных полей. Три девушки, очень рослые и широколицые, плясали.
— Это чьи? — спросила у техников Ольга.
— Из бригады Красновой, — ответила Маша Козлова. — Что им не плясать! Пять дней лил дождь, пять дней они лежали на койках в бараке.
Утро было ясное, и день был знойный. Работа на всех полях оживилась. Торф в змейках и клетках великолепно проветривался и сох.
Ольга обходила свое поле, наблюдала за работой бригад, брала куски торфа и определяла его влажность, качество сушки. Переходя с карты на карту через осушительные и валовые канавы, она проверяла также, везде ли имелись мостки через них, и хорошо ли они положены. Ее торфяницы больше не растрачивали силы, нужные для работы. Когда она пришла к начальнику участка просить три сотни досок, он ее сначала не понял, механически, думая о дожде, записал в блокноте: «800×800». Первая цифра обозначала число торфяниц на участке Тарутиной, вторая количество канав, а значит, и прыжков, которые каждой из них ежедневно приходится делать, идя на работу и возвращаясь с нее. Потом быстро перемножил цифры и без возражения отпустил доски…
— Ну и начальничек навязался мне! — воскликнул он с удивлением, но и не без гордости, когда Ольга вышла. — Гм… Блоки дай, лесу на журавли дай. Обеды доставляй для ее бригад на поле. Баки дай на поле для кипяченой воды. А теперь эти мостки через канавы. Почему всего этого, Долгунов, не требуют другие начальники? А потому, что не девушки работают на их полях, а ангелы! Этим ангелам, как понимаю я, не надо ни кипяченой воды, ни горячей пищи, а через канавы они могут летать.
Парторг улыбнулся как-то задумчиво и сказал:
— Если бы все такие были у нас начальники полей, как Тарутина, так мы бы с тобой не дрожали, как в лихорадке, каждый день от надвигающихся то и дело прорывов. Впрочем, Нил Иванович, и мы…
— Что «мы»? — насторожился Нил Иванович, как бы угадывая невысказанную мысль парторга. — Что «мы»? — повторил он подозрительно и тревожно.
Долгунов не ответил, но покраснел.
— Это правда, Емельян Матвеевич, — вздохнув, согласился Нил Иванович. — Тарутина, как замечаю, своими нововведениями на поле заставила задуматься и зашевелиться многих начальников полей не только на нашем участке, но и на соседних.
— Она и нас, Нил Иванович, заставила. Мы ведь тоже с вами, как начальники участка, плыли по тихому течению. Словом, работали по старинке, — пояснил Долгунов, и лицо его выразило крайнее неудовольствие. — Я и ты, Нил Иванович, не были впереди на добыче топлива, поэтому нечего нам сваливать на других начальников полей, обвинять их в кустарщине.
— Что ты, что ты, Емельян Матвеевич, говоришь! — вскрикнул с выражением испуга в кротких и добрых глазах Нил Иванович и растерянно, как бы все не понимая парторга, возразил: — Как это по старинке? Как это, дружище, кустарно? Мы же помогаем Тарутиной, значит, инициатива все же наша…
Долгунов горько улыбнулся и, ничего не возразив начальнику участка, ниже опустил голову. Нил Иванович, уставившись взглядом на него, понял парторга и, сильно взволновавшись, недовольный собой, ударил кулаком по столу и раздраженно бросил:
— Ладно, Матвеевич! И у меня немножко прояснилось в башке…
Долгунов вышел. Нил Иванович, пораженный словами парторга, все думал и думал над тем, что и он, начальник участка, и Долгунов более начальников полей виноваты в косности и в консерватизме на добыче торфа.
Тарутина находилась в бригаде Даши Кузнецовой и наблюдала за слаженной и спорой ее работой. Далее на поле трудились бригады Люси Смеловой и Звягинцевой. На краю поля работали девушки, бригадиром которых недавно была Тарутина. Они и теперь, под руководством Глаши, шли впереди других бригад. Еще дальше, на полях других начальников, ползали по картам гусеничные тракторы, передвигались цепочки укладчиц змеек и клеток. Изредка пробегали по узкоколейке порожние и нагруженные торфом поезда, попыхивая грязноватым дымком в золотисто-синее небо, такое ясное и торжественное. Редкие, трогательно-печальные, как бы призывающие следовать за поездом гудки паровозов вонзались в чистый, прозрачный воздух, вспарывали его, заставляли трепетать, дрожать близкими и далекими отголосками. Ольга подошла к Даше Кузнецовой. Увидев начальницу, та устало выпрямилась.