— Мой вот уже четвертый год на фронте, на передовой. Сражается. Уезжая на войну, наказал мне: «Аннушка, ежели на торф пойдешь, то нажимай как следует, чтобы было больше пуль и снарядов, чтобы я мог не одного фашиста разнести вдребезги». Что же он, Семен-то, будет биться до последней кровинки с врагом, а я дома, на печке, стану нажимать, да? Так ли? А?
Снова громкий смех прокатился по залу. Многие девушки захлопали Анне. Калинина хотела было еще что-то сказать, но, не найдя нужных слов, растерялась, махнула рукой, села и опустила голову.
— Анна, ты что смутилась? — спросила Козлова. — Ты сказала лучше всех. Погляди, как ты своими словами всех взволновала!
Девушки шумно зааплодировали. Кто-то выкрикнул:
— Браво, Калинина!
Аплодировали все. Даже Грибкова захлопала в ладоши, чем опять вызвала смех среди девушек, сидевших недалеко от нее. Хлопали Долгунов, Нил Иванович и особенно горячо Тарутина и Кузнецова. Анна совершенно смутилась и, моргая, сидела неподвижно на стуле, смотрела на сцену и ничего не видела.
«И зачем это я выступила? — подумала она. — Теперь девки проходу не дадут, будут смеяться».
Долгунов терпеливо слушал короткие, яркие и порой грубоватые речи торфяниц. Когда торфяницы, горячась, слишком расходились, нападая друг на друга, он не останавливал их, не старался ввести «в организованное русло». Он прекрасно знал характеры торфяниц, их простые нравы, искренность; знал и то, что они в начале собрания выложат все свои обиды, расскажут обо всем, что волнует и беспокоит их. Парторг не мешал им высказываться до конца. После каждого собрания Долгунов разговаривал с ними, помогал им, и они всегда соглашались со своим парторгом, верили ему, зная, что он никогда не, обманет и сделает все то, что обещал. Он по-братски любил этих девушек, говорливых, горячих и искренних.
— Правду сказать, девушки, и мне, как и вам, очень хочется домой, — начал Долгунов серьезным тоном. — Не то чтобы забраться на печку, как это собирается сделать Грибкова, а хочется отдохнуть и семью повидать. Как подумаю о семье, так бы и сел вместе с Грибковой в поезд и укатил бы с нею домой.
— Ха-ха! — рассмеялась Кувшинова. — Слышь, Грибкова, Емельян Матвеевич собирается укатить с тобой!
Та рассмеялась. Засмеялись и в зале.
— А что ж ты, Матвеевич, от меня-то уж отказываешься, от старухи? — спросила шутливым тоном Анисья Петровна. — Все на молодых нацеливаешься?
— Какая ты старуха! — возразил Долгунов. — Тебе еще, Петровна, и тридцати нет. Какая же ты старуха, если волосы завиваешь?
— Ну, это я, Матвеевич, делаю только для того, чтобы поддержать в бригаде полный фасон.
Долгунов, взглянув на развеселившихся девушек, обратился к ним:
— Ну так как же, поедем домой или останемся и выполним государственный план? Поможем торфяницам и на других полях?
Улыбки сразу исчезли с лиц девушек, глаза их стали серьезными.
— Как же решим, девушки?
— Работать, работать! — дружно раздались голоса. — Как же можно торф оставлять на полях!
— Пускай Грибкова одна едет!
— Пускай! Скатертью ей дорога!
— Значит, девушки, остаетесь? — взволнованно спросил Долгунов.
— Остаемся! Остаемся! — гудело собрание.
— Может, кто из вас не согласен? Пусть сейчас заявит, чтобы потом не шушукались, не смущали.
— Пусть Грибкова скажет! — подала голос Лена.
— Что тебе, Ленка, далась Грибкова? — отозвалась сердитая Грибкова и сурово продолжала: — Я остаюсь. Я тоже, как и вы, не оторванная от партии, дышу одними легкими с нею!
Дружные аплодисменты покрыли ее слова.
— Грибкова, вы хорошо, по-народному сказали! — взволнованно подхватил Нил Иванович и крикнул. — Браво товарищу Грибковой!
— Все же, товарищи, проголосуем, — сказал Долгунов. — Кто за то, чтобы остаться и работать по-тарутински?
Поднялось несколько сот рук.
— Кто за отъезд?.. Нет? Предложение принято единогласно.
Торфяницы встали и принялись аплодировать. Долгунов закрыл митинг и объявил, что вечером в столовой устраивается праздничный ужин с танцами. Тарутина, Нил Иванович, Долгунов, Кузнецова и Гладышева вышли на улицу последними. У клуба они остановились, глядя на группы нарядных девушек, запрудивших улицу. Нил Иванович протянул руку Тарутиной и сказал:
— Поздравляю с праздником!
— Нет, Нил Иванович, так не поздравляйте, — ответила Ольга, пряча руку за спину. — Я так думаю, что вы и Емельян Матвеевич будете на нашем празднике в столовой, тогда и поздравите меня и моих девушек.