Ольга и Даша ответили на приветствие.
— Из Рязани? — спросила девушка и, не ожидая ответа, затараторила: — И я из Рязани. А я вас знаю — вы работали на болоте, бригадиршами. И я там работала…
— А вот я что-то не знаю вас, — сказала Ольга.
— И я не встречала, — отозвалась Даша.
— Я работала в бригаде Лукерьи Филипповны, — сообщила девушка. — Зовут меня Юлией.
— Ее бригада работала на соседнем поле, не на нашем, — сказала Ольга.
— Да, да, — подхватила Юля. — Лукерья Филипповна, говорят, сильно больна. Правда это? Очень жаль! Я все как-то собиралась проведать ее, но так и не собралась. — Она вздохнула и замолчала.
Из-за лесочка показалось солнце. Его лучи рассыпались по крутому берегу Оки, по лугам и огородам.
Дорога свернула к берегу реки. Лед на Оке казался серым. На нем то там, то тут синела выступившая вода.
Вдали замаячила колокольня церкви, показалось село.
Когда солнце поднялось выше, стал таять снег, на дороге засверкали лужи, а на пригорках засеребрились и зазвенели ручьи. В воздухе звонко и радостно пели жаворонки.
Девушки вошли в село. Слобода выглядела уныло. У амбаров не было крыш, торчали стропила. Окна были забиты фанерой, заткнуты тряпьем. Крыльца покосились, вот-вот упадут. Тишину улицы нарушали только грачи да куры, копавшиеся в навозе.
— Обеднело как село-то! — вздохнула Юля. — А какие в нем базары бывали! Одних лавок сколько было, а теперь ничего, лишь развалины!
— Вы что, были на этих базарах? — резко спросили Ольга.
— Нет, меня тогда еще и на свете не было, — грустно рассмеялась Юля. — Это я от матери и других слышала.
Ольга промолчала. Ей было тяжело смотреть на кучи щебня и золы, из-под которых торчали желтоватые, полуобвалившиеся трубы. Новых построек не заметно: мужчины на войне, бьются с фашистами, молодые женщины и девушки на трудовом фронте.
Тарутина вздохнула.
До войны дома колхозников здесь выглядели не так, как теперь: утопали в садах, на улицах сел и деревень было чисто, многолюдно и весело. Фронт в сорок первом году был недалеко отсюда. Фашистские стервятники не один раз бомбили колхозы, расположенные у большака.
— А какое катанье было в этом селе на масленицу, да и в нашем! — опять нарушила молчание Юля. — Парни и девушки нарядные, в санках с задками! На пасху гулянье, качели, песни, пляски… А теперь ничего этого нет, одна тоска зеленая. Свадьбы какие пышные были! Поезд свадебный подвод в десять, лошади в лентах, под расписными дугами колокольцы-глухари. Динь-динь, трень-трень! Венчальные песни! А теперь…
— Ты все это видела? — сердито, с раздражением спросила Ольга.
— Нет, — простодушно ответила Юля, — мама говорила… Это все у меня как в сказке.
— Не видела, а мелешь! — уже спокойнее сказала Ольга. — Не надо оглядываться назад, смотри в будущее!
— Стараюсь, — покраснев, улыбнулась Юля, — да что-то ничего не вижу…
— Протри глаза, вот и увидишь! — крикнула Даша и отвернулась, на ресницах у нее показались слезы. — И откуда тебя вынесло с такой сказкой! Разве мы не видим, что ли, и без тебя, что у нас перед глазами? Твоя мать врет о вчерашнем. Не верь ей! Не все жили так, как она рассказывает.
Юля смутилась и ничего не возразила спутницам, неожиданно озлившимся на нее.
Так девушки прошли несколько сел и стали подниматься на гору, залитую солнцем. Сверху бежали быстрые, ослепительно искрящиеся змейки ручьев. Гора казалась то синей, то золотой, слепила глаза. Однако ручьи своим блеском и звоном не развеселили девушек, не наполнили их сердца своей буйной радостью. Они быстро поднялись на гору и стали спускаться с нее. Теперь уже звенящие ручьи бежали не навстречу им, а вслед за ними, впереди них. Ока широкой беловатой полосой лежала направо, в глинистых берегах, обнажившихся от снега.
— До свидания, девушки! — громко, чуть обиженным тоном сказала Юля. — Мне надо вот на эту дорогу. Я уже почти дома.
— Прощайте! — отозвались в один голос Даша и Ольга.
— Желаем вам, Юля, снов золотых! — крикнула Ольга.
— И вам, девушки, того же! — добродушно ответила Юля, не поняв иронии.
Она свернула с шоссе на проселок и быстро скрылась из глаз.
— Сегодня не пойдем к Луше, — сказала Даша.
— Конечно, — согласилась Ольга. — Нам еще шагать часа два, а то и больше.
— Да, трудненько немножко. Двадцать пять верст по такой дороге, а тут еще навязалась эта попутчица со своими воспоминаниями, — проговорила Даша тоном, в котором еще слышались нотки раздражения. — Если бы она стала еще вспоминать, то я не вытерпела бы и искупала ее в ручье.