— Это чей дом? Не Ивана Павловича Кузеева? — спросил Волдырин, останавливаясь перед пятистенной постройкой с нарядными резными наличниками на окнах.
— Да, Кузеева. Его дочка в прошлом году училась и не работала на болоте, — ответил председатель и подошел к окну.
— Ну, стучи! — сказал Волдырин. — Войдем в избу, подсохну немножко, пообчищусь. Завели же вы меня!..
Они поднялись на крыльцо.
Постучали в дверь. На стук вышла высокая, полная женщина и впустила гостей в дом.
Волдырин, не дожидаясь приглашения, сел на коник и стрельнул глазами по зальцу, глянул в темь боковой комнатки. Никого не увидев там, он заглянул в кухоньку. На полу, перед устьем русской печи стоял ведерный ясный самовар. Через его решетку рдели угли и бросали красный свет на доски пола. Волдырин достал платок и громко высморкался.
— Анисья Яковлевна, — нарушил молчание председатель, — скажи своей дочке, чтобы шла к десяти часам на собрание в Совет.
— На какое собрание?! — удивилась Анисья Яковлевна. — Что ей, девушке, делать на собрании?
— Мобилизация на торф, — пояснил Александр Денисович. — Моя дочка, как все, поедет. Она, как и твоя, впервые на болоте… Как же, Анисья Яковлевна, быть, раз война? Надо же ее, проклятую, закончить, уничтожить Гитлера!
— Не отпущу я Вареньку, — с волнением сказала Анисья Яковлевна, — ни за что! Она у меня, сам знаешь, одна. Отец ее инвалид царской войны, не работник, все время стонет на печи.
— Не говори так, мама, — раздался спокойный голос Вареньки из боковой комнатки. — Как же это мне, комсомолке, не работать на торфу! Я уж дала согласие Ольге, и она зачислила меня в бригаду доброволок.
— Дельно! Видно, что сознательная барышня, — похвалил Волдырин и обратился к председателю: — Идите оповещайте остальных, а я останусь здесь, приду отсюда прямо на собрание.
Александр Денисович вышел. Анисья Яковлевна засветила крошечную лампочку. Ее свет раздвинул немножко сумрак в стороны. С белой печи показалась одна нога в валенке с подшитым кожей задником, следом за ней — деревяшка с железным обручком на конце, потом — и сам человек в сатиновой синей рубахе, подпоясанной узким сыромятным ремешком, и голова с копной серых вьющихся волос. Он слез и, придерживаясь за край печки, повернувшись лицом к зальцу, остановил грустные глаза на Волдырине.
— Не признаете? — избегая глаз Кузеева, протянул тоненько Волдырин. — Я Петр Глебович, начальник торфяного поля, из Шатуры… Приехал за девушками. Кстати, и за твоей дочкой.
— Что ж за Варенькой приезжать-то? — возразил чуть насмешливо Иван Павлович. — Она и сама, добровольно… У нас из села, пожалуй, больше сотни девушек доброволок.
— Сто двадцать, — поправила Варенька.
— Вот сколько их! Что за молодцы! — похвалил громко Иван Павлович, поглаживая светлую курчавую бородку. — Эх, если бы я не был инвалидом, так и я ушел бы с отцом Ольги в партизаны!
Анисья Яковлевна прошла на кухоньку и подсыпала углей в самовар. Огонь зашумел, запел. Сероватый утренний свет заполнял комнату. Анисья Яковлевна погасила лампочку и обратилась к Волдырину:
— Жарко у нас. Раздевайтесь!
Иван Павлович встал и, припадая на деревянную ногу, надел шубу, овчинную шапку и шагнул к двери.
— Анисья, приготовляй на стол, а я пойду в сарай за сеном для Буренки.
— Папа, я схожу сама! — крикнула Варенька.
— Ладно, он уже вышел. Ты не особенно торопишься, — недовольно заметила Анисья Яковлевна. — Одевайся скорее и гостя угощай.
Варенька не ответила и не вышла в зальце. Молчание девушки не понравилось Петру Глебовичу.
В это время Анисья Яковлевна внесла кипящий самовар и поставила его на стол.
— Когда надо выезжать девушкам?
— Ока очистится от льда, придет пароход… — ответил Волдырин. — Предполагаю, в субботу.
— До субботы осталось три дня, ежели не считать нынешний, — проговорила Анисья Яковлевна, расставляя чайную посуду, хлеб и мед на столе.
Петр Глебович встал с коника, повесил свое полупальто на вешалку и прошелся по зальцу. Варенька все еще одевалась в комнатушке. Он видел ее прошлой весной, и она ему очень понравилась. Вербовщик тогда очень жалел, что девушка училась и не подлежала мобилизации на торф. «Ну, теперь-то Варенька не ускользнет от меня», — подумал он, подходя к двери и стараясь заглянуть в спаленку.
— Водочки не выпьете? — спросила тихо Анисья Яковлевна.
— Одну рюмочку, — согласился Петр Глебович, — и только из уважения к вам, мамаша. Я не питок, хе-хе!.. Я деловой человек! Да и, признаться, время теперь не такое, чтобы пить…