— Оля, зайдем ко мне, у меня и пообедаешь, и с Костей поиграешь. Он нынче утром, как только открыл глазки, так спросил о тебе.
Ольга, поблагодарив подругу, сказала:
— Сейчас, Дашенька, не могу. Мама ждет с обедом. Да и собрать вещи надо в дорогу. Под вечер загляну…
— Буду ждать. Только ты вот что скажи мне сейчас, — Даша улыбнулась, — как думаешь, узнал нас Волдырин или не узнал?
— Думаю, что нет. Он и тогда был здорово пьян, да и сегодня уже успел где-то накачаться. Будем вести себя так, будто никогда до этого дня не встречались с ним.
— Я так тебя и поняла, — рассмеялась Даша. — Пусть его натура пошире распахнется и в нашем селе.
— Она уже распахнулась, — нахмурив брови, сказала Ольга. — Это о нем и его компании в прошлом сезоне шла поганенькая слава среди торфяниц. Ну ладно, иди обедай, потом поговорим, что делать.
Подруги расстались.
Волдырин важно шагал по улице. У дома кузнеца Протасова он остановился в нерешительности: «Сейчас заглянуть или к ужину?» Он самодовольно улыбнулся и зашагал дальше. Протасов зарезал пеструю свинью и палил ее в саду. Если б ветер дул с Оки, Волдырин учуял бы запах паленой щетины и, разумеется, свернул бы в сад. Но ветер дул с другой стороны.
Вербовщик поднялся на крыльцо и, не стучась, вошел в избу Авдошиной. Высокая, сухая, с впалыми щеками и большими черными, уже погасшими глазами женщина оставила ухват и выглянула из-за кухонной перегородки. Девушка с тонкими чертами матово-бледного, слегка смугловатого лица и не оформившейся еще фигурой подростка склонилась над раскрытым чемоданом. При виде вербовщика она быстро выпрямилась и бросила на него пугливый взгляд больших черных глаз.
— Здравствуйте! — сказал Волдырин. — А я к вам, Авдошина, хочу вашу дочку взять на болото, хе-хе! Торф нужен стране. Война… Так вот, снаряжай красавицу, хе-хе!
— Сама собралась. Зачислилась добровольно в бригаду Ольги, — ответила спокойно Авдошина.
«Опять эта Ольга! — подумал с раздражением Волдырин. — Придется повидать эту боевую девку, а то она, пожалуй, всю музыку испортит, почета лишит».
Он сел на коник и, зевнув, спросил:
— Авдошина, нет ли у вас кваску?
— Как не быть, товарищ! Квасок у меня всегда водится, — ответила Авдошина и обратилась к дочери: — Софья, возьми кувшин и сходи в погреб.
Соня взяла кувшин и вышла. Наступило молчание. Лучи солнца золотыми полосами падали из окон на стол, на деревянную кровать, накрытую цветным одеялом, о горкой белых подушек, на крашеный пол, застланный темными дерюжными дорожками.
— Доченька-то у вас, Авдошина, красавица!
Пожилая женщина свела брови и, как бы не расслышав слов вербовщика, сказала:
— Глупая девчонка! Оставила ученье и едет на болото… Я ее ругать, а она затвердила, как сорока, свое: «Поеду! Ученье от меня не уйдет. Кончится война — опять учиться буду. Папа на фронте, а я…» Может, она, Софья-то, и права, не останавливаю я ее.
— У вас, кажется, коровка холмогорской породы? — сказал Волдырин.
— Кто ее знает, какой она породы, — ответила Авдошина, — но на молочность ее не жалуюсь, дает после отела и весной ведра два в день…
— И маслишка, наверно, набрала немало?
— Фунтов тридцать набрала.
— Продайте с десяток… только дорого не берите. Знаете, Авдошина, у меня, хоть я и начальник на торфяном поле и торфяницами распоряжаюсь так, как хочу, жалованье маленькое. Так вот дорого не берите… а по совести, хе-хе!
— У меня продажного масла нет, — ответила Авдошина и стала спиной к нему.
— Даже и для меня, начальника вашей дочери? — спросил с удивлением Волдырин.
— Не продам, — повторила Авдошина. — Софья и я решили масло сдать бесплатно в госпиталь, раненым. Деньги нам не требуются пока. Я по мужнему офицерскому аттестату получаю…
Волдырин поднялся и, не простившись с женщиной, вышел. На крыльце он выругался, сбежал со ступенек, пересек улицу и направился к кирпичной избе, покрытой зеленым железом.
Когда Соня вернулась, вербовщика уже не было.
— Мама, почему он ушел? — ставя кувшин на коник, спросила она.
— Разве ушел? То-то я говорю ему, а он не отвечает… ушел? Это хорошо. Ему и делать-то у нас нечего.
Соня подошла к окну и стала смотреть на улицу.
— Все о болоте думаешь, доченька? Не бойся, за комсомол будешь держаться — Волдырин не съест. От таких людей надо подальше… Давай-ка лучше обедать.