После завтрака комендант указал девушкам бараки, в которых они должны поселиться и жить. В бараках было действительно хорошо: стены недавно побелены, полы выкрашены в желтоватый цвет, на железных койках чистые тюфяки, между коек столики и тумбочки, табуретки и венские стулья.
Девушки остались довольны помещением.
Соню и Варю комендант привел в другой барак, в комнату техников, светлую, с двумя широкими окнами. В ней стояло восемь кроватей. Шесть из них заняты, две свободные.
— Здесь будете спать, — проговорил Гусев, повернулся и вышел, громко хлопнув дверью.
Девушки поставили чемоданы и мешки, сняли пальто и стали устраиваться — постлали простыни, положили подушки и раскинули яркие, цветные одеяла. Чемоданы сунули под койки, туда же — мешки с провизией и с разной обиходной мелочью.
— Пол-то какой грязный, — заметила Варя, — его, наверно, месяц не подметали.
— А мы подметем его, — отозвалась Соня Авдошина. — Вот только веника не вижу в комнате.
Подруги посидели на койках, поглядели друг на друга, улыбнулись и выпорхнули на улицу.
— Куда же пойдем? — спросила Варя.
— Походим по поселку, поглядим, — отозвалась Соня. — Да и надо зайти в комитет комсомола, стать на учет.
Девушки отправились в поселок, поглядели, как живут в нем постоянные жители, насмотрелись на ребятишек, зашли на станцию, подивились на вагончики и паровозы-кукушки, потом подошли к зданию, над дверью которого была прибита вывеска «Комитет комсомола».
Подруги прошли по узкому коридору до комнаты секретаря, но она оказалась на замке. Девушки пожалели, что не застали его. Но это их не огорчило. Настроение подруг только немножко омрачало то, что Волдырин взял их из бригады Ольги и хочет сделать техниками.
— Какие мы техники! — сделав смешную гримасу, сказала Соня.
— А это, говорят, нетрудно — быть техником, — ответила Варя и фыркнула.
— Чему ты?
— Не криви свое лицо, оно еще красивее становится у тебя.
— Тебе ли, Варя, завидовать моей красоте? Я видела, как Волдырин пялил на тебя свои бельма.
Варя вспыхнула, насупилась и ничего не ответила. Они молча подошли к конторе. В широко открытую дверь они увидели, что помещение набито людьми. Все они пришли к парторгу Долгунову. За народом его было не видно, слышался только его голос, добрый, ласковый. Соня и Варя постояли в дверях, послушали и, видя, что им не удастся поговорить с ним, отправились опять гулять по поселку.
Петр Глебович был не в духе; тупая злоба на Ольгу, Дашу и на девушек их бригад давила ему на сердце, туманила мозг. Он то грозил им, то впадал в дикую панику — боялся, что они расскажут другим торфяницам, как они выбросили его из вагона на ходу поезда. При воспоминании о том, как поступили с ним Ольга и Даша, Волдырин становился злым. «И денежки, сорок тысяч тю-тю! Как корова языком слизнула. Может, вернут? Нет, эта девка не умеет шутить. Красавица! Деловая!.. Фу! Попробую соблазнить Соню и Варю. Первую постараюсь сам, вторую передам Аржанову. Он мастер на такие штуки. У него не увернется. Если силой не возьмет, так нежностью… Да и собой, мерзавец, недурен! Одно хорошо — что Ариша сохранила и довезла чемоданы и мешки с «подарочками». — Волдырин даже повеселел. — Дам малость кое-кому, так все опять пойдет у меня как по маслу».
Он задержался у своей квартиры и только что хотел было открыть дверь, как навстречу ему вылетел гармонист Сенька.
— Приехал? Вот здорово! — воскликнул тот. — Значит, справим праздничек!
— Традиционный, — добавил старик Саврасов, выглянув из-за плеча Сеньки. — Без такого праздничка и сезон-то грешно открывать завтра. Опять, как и в прошлом разе, соберемся у меня, Петр Глебович?
— Хорошо, пусть собираются. Я приду, — согласился Волдырин и шмыгнул бочком мимо Сеньки-гармониста и толстого, как бочонок, Саврасова.
Предложение Сеньки было заманчиво. К тому же Петру Глебовичу никак нельзя было обойтись без вечеринки — он ежегодно открывал ею сезон работы на своем поле, на нее собирались близкие друзья и нужные ему люди. А эту вечеринку он закончит так, что гости ее век не забудут. Кроме того, сегодня он смоет с сердца боль и обиду, нанесенные Ольгой и ее девушками.
Из прибывших девушек Волдырин решил оставить у себя только тех, которые взяты по мобилизации, а бригады доброволок — Ольги, Даши и Кати — не брать; пусть идут на то поле, на котором работали и в прошлом сезоне.
— Без них обойдусь, — сердито буркнул он и вошел в свою квартиру, состоявшую из двух комнат.
Не раздеваясь, он повалился на кровать, закрыл глаза и захрапел.