— А Ганьку, Федя, на кого оставишь? — спросила кокетливо Маркизетова. — На Волдырина?
— Я не банный лист, не прилипаю. Разве для Ганьки без меня мало парней на болоте? Найдет! Не засохнет во цвете лет!
— И не поймали немцы-то? — не унимался Саврасов.
— Так я и дался им! Поймаешь меня! Не таковский я!
— Ловок ты, Федька! — похвалил Крапивкин.
— Ничего, — осклабился Аржанов, — голыми руками не возьмешь!
— Не ври, Федя, — заметила Маркизетова, — у немцев не голые руки.
— Конечно, — согласился Аржанов. — Вот другие, что были со мною, давно уже попались, а я цел, как видишь.
Наступило молчание. Над столом горела стосвечовая лампочка. Ее свет отражался в бутылке, поблескивал желтоватыми искорками на краях тарелок, на стаканах, ножах и вилках. Муха, очнувшись от зимней спячки, перелетала с тарелки на тарелку, пробуя закуски. Потом она поднялась и села на абажур. Серый, величиной с кедровый орех, паук на длинных ногах бешено мчался по проводу к мухе. Глаза Гани остановились на нем, расширились.
«Паук поймает муху, высосет все из нее, — решила Ганя. — Глупая, почему она не спасается от него?» Гане стало жалко муху. Глаза ее подернулись дымкой печали. Вздохнув, она потупилась, потом взглянула на Аржанова. Федька сидел прямо и смотрел на свои руки с длинными пальцами. Его лицо ухмылялось. За улыбкой таилось что-то хищное, паучье. Ганя вздрогнула и втянула голову в плечи. Оправившись от страха, она сказала себе: «Чепуха! Это померещилось. Федя очень нежен со мной». Паук сцапал муху и душил ее. Ганя слышала тоненькое предсмертное жужжание. Никто, кроме нее, не обратил никакого внимания на гибель мухи. Ганя снова перевела глаза на Аржанова и стала пристально всматриваться в красивое лицо парня, на котором застыло выражение жестокой насмешки.
Аржанов скосил глаза в сторону фельдшерицы, тревожно спросил:
— Ганя, что так уставилась на меня?
— Федя, о чем ты думал только что? Лицо твое улыбалось, но за улыбкой было другое выражение, и такое…
Аржанов громко и зло гмыкнул.
— Уж не дьявола ли ты за моей улыбкой увидела?
— Если не дьявола, то и не ангела, — ответила Ганя и опустила глаза.
— Я давно говорил тебе, что я атеист… — Аржанов еще громче хохотнул. — Не рассказывай о том, что тебе мерещится, не уподобляйся старой бабушке. Эх, фельдшерица!
Маркизетова рассмеялась. Лицо Гани залилось густым румянцем.
За дверью раздались торопливые шаги.
— А вот и Петр Глебович! — возвестил Саврасов, широко распахивая двери.
Волдырин переступил порог, остановился.
— Привет компании!
— Поздно, милейший! Заждались! — упрекнул дружески Крапивкин.
Волдырин скользнул взглядом по литровке и закускам и разочарованно сказал:
— Всего одна? Сожалею, что пришел. Из нее курица не напьется.
— Есть! — отозвался Аржанов и поднял из-под стола огромный желтый портфель. — На каждого и на каждую по литру. То, что на столе, — аванс для затравки.
— Ну, тогда другое дело! — воскликнул Волдырин и стал раздеваться.
Аржанов, сунув портфель Аркашкину, подлетел почтительно к Волдырину, снял с него полупальто и повесил на вешалку. Аркашкин шагнул к столу.
— Друзья, начнем, стало быть, наш трудовой день. Как заведующий столовой, я должен войти в исполнение своих обязанностей. — Он достал из кармана ножик и приступил к откупорке бутылок.
Волдырин окинул взглядом закуски, причмокнул толстыми губами.
— Бедно!
— Эх, Петя! — воскликнул Аржанов. — Что ты затвердил, как сорока: «Мало! Бедно!» А наш пищепром для чего — Маркизетова и Аркашкин? Неужели они обидят нас?
— Заткнись! — бросил Саврасов. — Наши кормильцы уже позаботились. Ящик-то с запасами вон стоит, в углу! А вот чем нас порадует благодетель-то наш?
— Федя, — крикнул Волдырин, — где кульки, что дал я тебе? Давай их сюда!
Аржанов достал из-под стола кульки и свертки. Волдырин стал развязывать их.
— Это вот ветчинка, свежая, рязанская. — Как бы рассуждая с собой, он положил большой кусок ветчины на стол. — А это вот из той же Рязани сальце.
— Почем платил за кило? — спросил насмешливо Саврасов.
— Потом, потом о цене! — отмахнулся Волдырин и, видя, что друзья смеются, сам рассмеялся. — А это рыбка.
— А икорочка где? Икорочка? — облизывая губы, крикнул Аржанов.
— Что там икорка! — бросая взгляд на Аржанова, воскликнул Волдырин. — Я привез на сладкое такое… такое, Феденька, что рот закроешь, а глаза разинешь.