— Зина, передай на предприятие, что бригада Фаломеевой на очистке валовых канав дала сто сорок процентов!
— Маша, передай на предприятие, что бригада Лопухиной на очистке валовых канав дала сто пятьдесят процентов!
— Лена, передай на предприятие, что бригада Ольги Тарутиной на очистке канав дала сто семьдесят пять процентов! Лена, передай, что бригада Даши Кузнецовой на подборе низов выполнила норму на сто шестьдесят пять процентов!
Начальник поля Барсуков, стараясь перекричать всех, пробасил:
— Ганька Пронина, чертовка, дала со всей бригадой только шестьдесят три процента. — Он грозно обернулся к бригаде: — Вы что, черти полосатые, работали или хороводы водили?
В толпе послышались смех, голоса:
— Да они, почитай, весь день пролежали на бровках, под кустиками!
— А почему им не полежать, когда весна и почки распустились, пахнут душисто! — доложила техник Матвеева, девушка с синими глазами.
— А и что смотрела? — вскипел начальник. — Ты для чего поставлена — циркуль носить? Ты должна заставлять лодырей работать, как требуется!
Вскипела и Матвеева, глаза ее потемнели, ямочки на пухлых щеках то пропадали, то появлялись.
— А что я могу сделать? Я им — слово, а они мне — двадцать, а то смеются и опять на бровках отлеживаются. Поди заставь их, таких лежебок! Вот приходи сам завтра и посмотри!
— Что же мне смотреть! — шумел начальник, краснея. — Если не можешь справиться с ними, так я тебя пошлю на цаповку, рядовой торфяницей!
— Ишь чем напугал! И то, пошли! Давно этого сама жду и не дождусь.
Начальник смягчился, ухмыльнулся в сизые усы, глаза его подобрели, и он уже дружеским голосом пробубнил:
— Ладно, ладно, Матвеева, получишь свое, нечего болтать!
— Я не болтаю, правду говорю.
— Да что ж это, девушки, окно-то не открыто! Ведь тут и задохнуться можно! — крикнула одна из бригадиров.
Гул голосов поддержал ее. Окна распахнули настежь. Табачный дым заклубился и поплыл на улицу, В помещении стало прохладнее.
Волдырин пробрался за свой стол и насупился. По его лицу было видно, что он уже успел хватить стаканчик водки для поднятия настроения. Он мутным взглядом смотрел в одну точку перед собою, как бы не замечая бригадиров и торфяниц своего поля. Подсчетов выработки он сам, как другие начальники полей, не производил; за него это делала его помощница, Настя Петрухина. Подражая начальникам полей, а главное — Волдырину, она кричала басом. Стоя в углу, Соня и Варя с удивлением и страхом озирались по сторонам. Среди торфяниц вертелся Аржанов. Он смеялся, заигрывал с девчатами. Одним его заигрывание нравилось, другие сердились. Вокруг него крики, брань, хохот.
— Замолчите! Полно вам ржать-то! — крикнула Петрухина на торфяниц, среди которых вертелся Аржанов. — Работать невозможно, идите гоготать на улицу! Федька, и ты потише! Не видишь, что ли, какое тут и без тебя столпотворение!
— Да я что? — огрызнулся Федька. — Я ничего. Я молчу, как карась. Это девушки шумят, сама, чай, видишь.
Петрухина подняла палец и погрозила:
— Девки, засохни! — и принялась за раздачу нарядов бригадирам.
Волдырин изредка поднимал глаза и смотрел в сторону Сони. Ему очень хотелось разговориться с девушкой, пошутить. Но Соня не замечала его то ласковых, то сердитых взглядов, и это бесило начальника поля.
Аржанов тоже загляделся на Соню: ее нежное личико, большие, выразительные, немного грустные глаза, стройная фигурка с тонкой талией и едва оформившейся грудью волновали молодого парня. Откровенно любуясь девушкой, он уже обдумывал, как добиться ее расположения.
— Петр Глебович, — обратилась Петрухина к Волдырину, — как быть с техником Сонькой Авдошиной? Кажется, ты снял ее с этой работы?
— Снял, — проворчал Волдырин. — Не подходит она на это дело. Такие мне не нужны. Работы болотной не знает, какой из нее техник!
— Пойдешь завтра в бригаду Кати Лукачевой, цапковать будешь на сто восемьдесят четвертой карте! — крикнула нарядчица Соне. Затем обратилась к бригадирше: — Катя, ты здесь?
— Да, — отозвалась Лукачева.