— Понятно, — сказала Соня.
Они подошли к валовой канаве с высокими насыпями по обеим сторонам. Ширина ее была не менее двух-трех метров, глубина — до трех метров. Вместо мостика лежало березовое бревно. Соня глянула вниз. В канаве медленно струилась мутно-коричневая вода. На гребнях насыпей бегали стрижи. Они то взлетали, то вновь садились. Казалось, что они давно привыкли к людям и не боялись их. Соня вспомнила, как она в детстве вместе с Алешей ходила на берег Оки, бегала с ним за молодыми, еще не умевшими хорошо летать стрижами. Подкрадываясь к стрижам, она тогда думала, что сейчас поймает, протягивала руку к нему, а стриж взлетал и, пролетев сажени две-три, опять садился, громко чирикая и помахивая хвостом, как бы дразня ее и Алешу. Соня улыбнулась и стала на бревно, чтобы перейти канаву.
— Не боитесь ходить через такой мостик? — спросил Аржанов.
Девушка не успела ответить, как он ловко поднял ее на руки и бегом перебежал по бревну на другую сторону канавы.
— Ух! — воскликнул он и осторожно поставил ее на землю. — Не испугались?
— Нет, но вы, предупреждаю вас, в следующий раз не хватайте так меня, — проговорила строгим тоном Соня.
— Почему?
— Мало ли почему! От испуга я могла бы податься назад или в сторону, и вы и я очутились бы в канаве.
— С вами я не прочь и покупаться в этой луже.
— Это уж вы с какой-нибудь другой, а я и без этого удовольствия обойдусь.
Аржанов, не зная, что ответить, надвинул картуз на глаза и быстро зашагал дальше.
Когда они подошли к месту разлива, почти вся бригада разливальщиков была в сборе. Девушки лежали или сидели на бровках и тихо разговаривали; мужчины курили. Одеты были и мужчины и девушки в одинаковые брезентовые куртки и штаны. Штанины на всех них крепко завязаны бечевками у щиколоток, чтобы не просачивалась вода, на руках — брезентовые рукавицы. Соня увидела, что у девушек были не резиновые сапоги, как у нее, а брезентовые бахилы с калошами.
— Здорово, помощники! — поздоровался Аржанов. — Все собрались?
— Почти все! — отозвались хором разливальщицы. — Отставшие вон подходят.
— Тогда что же, начнем? — предложил Аржанов.
— Да не время еще, — заметила широколицая и курносая разливальщица, — день-то велик! Еще успеем навозиться в этой трясине.
— Эх, Фрося, ты фронту, значит, лишней минуткой помочь не хочешь? — упрекнул не то серьезно, не то насмешливо Аржанов и, подняв руку, глянул на часы. — Всего-то десять минут осталось до начала. Наши бойцы на фронте не считаются с временем, бьют фрицев днями и ночами.
Коренастый, лет пятидесяти мужчина, седоусый, с бритым подбородком поплевал на окурок и сунул его в грязь. Потом, кряхтя и вздыхая, поднялся.
— Айда, товарищи, приниматься за дело!
— Свиридов, я новую разливальщицу, Соню Авдошину, привел к тебе в бригаду. Она колышки забивать будет да поправлять бровки.
Свиридов посмотрел спокойными серыми глазами на Соню и ответил:
— Колышки так колышки. Пусть работает! — И, как бы оценивая ее взглядом, сказал: — Думаю, из нее отличная разливальщица может выйти. — Он надел рукавицы и направился к концу труб.
Широколицая и курносая Фрося насмешливо кивнула в сторону Сони:
— Ишь, сразу новенькими сапожками наградил.
— Не мели чего не надо! — побагровев, цыкнул на девушку Федька. — Какие попали под руку, такие и дал.
Соня, покраснев, молчала, хмуро глядела в землю. «Разве снять эти сапоги и бросить их?» — подумала она со жгучей обидой на Аржанова.
А тот, не глядя на Соню, сказал:
— Меньше обращай на них внимания. Они озорницы, насмешницы, поболтают и успокоятся.
— Становись по местам! — приказал Свиридов.
Разливальщицы заняли свои места.
— Катька, звони на аккумулятор, чтобы подавали, — командовал Свиридов. — Да подай еще, не забудь, сигнал слесарю, чтобы открыл заслонку!
Катя, широкоплечая, низенькая девушка, немедленно выполнила распоряжение бригадира.
— А ты, красавица, — обратился Свиридов к Соне, — возьми лопату — она вон лежит — и будешь за бровками глядеть. Как гидромассу пустим, так и следи, чтобы через бровки не побежала. А где побежит, так ты лопатой бровку-то и заделай. Потом впереди нас будешь набивать колышки.
— Хорошо, — ответила Соня, надевая, рукавицы. Ее лицо стало озабоченным.
Слесарь открыл заслонку. Из труб с шипением, легким треском и свистом брызнули каскады коричневой гидромассы. Ее струи лоснились, отсвечивали расплавленной бронзой в лучах солнца.