Долгунов позвонил начальнику механической, и через минуту девушка-техник вышла с просиявшим лицом.
— А вы с чем? — обратился Долгунов к группе молодых и пожилых женщин, вошедших в кабинет вместе с детьми. — Зачем пришли, хозяюшки?
— Да как же, Емельян Матвеевич, не ходить-то к вам! — оживилась женщина лет сорока, по бокам которой, держась за юбку, стояли мальчик и девочка. — Муж-то мой до войны на торфу работал, а теперь на фронте…
Домохозяйки подхватили:
— И у нас, Емельян Матвеевич, как вы знаете, мужики-то на фронте. Вот мы и пришли… Так уж вы, Емельян Матвеевич, и нас не обижайте!
— Не собираюсь, — ответил Долгунов, внимательно разглядывая домохозяек и стараясь догадаться по выражению их лиц, зачем они пришли к нему. — Так, хозяюшки, что вам надо?
— Всем даете мануфактуру, а нам ничего. Насчет нее и пришли, — пояснила первая женщина и подтолкнула вперед детишек, ближе к столу. — Обносились все. Сам, чай, видишь, в чем ребятишки ходят.
— Да, хорошие мои, откуда же я возьму мануфактуру-то для вас? — мягко спросил Долгунов.
Они дружно, наперебой заговорили:
— Да откуда хошь бери, а нам дай!
— А ты, Емельян Матвеевич, как хороший человек, от торфяниц урви маленько и нам дай!
— Верно! Вот и будет справедливо.
— Подождите, мои хорошие! — остановил домохозяек Долгунов. — Как же это я могу сделать? Мануфактура полагается торфяницам только как премия за их отличную работу. А на какой они работе находятся, вы знаете.
— Но все-таки… Хоть маленько, а дай!
— Урви, Емельян Матвеевич!
— Не могу я этого сделать, незаконно будет.
— Тогда уж, Емельян Матвеевич, — переходя на другую тему, обратилась женщина с двумя детишками, — похлопочи, чтобы районный Совет нам семенной картошки дал.
— И мне! — раздались голоса домохозяек. — И мне!
— Это можно, — сразу ответил Долгунов, поглядывая дружески на женщин, и взял телефонную трубку. — Это можно. Картошки посадите больше.
— Да уж, ежели дадите, посадим!
— Погоди звонить-то, — вывернулась из-за спин домохозяек пожилая женщина с сухим сморщенным лицом и с большими темными глазами, строго смотревшими из глубоких глазниц. — Мне козу, сынок, надобно. Похлопочи зараз в Совете-то!
— Да у тебя, мамаша, корова есть.
— Мало что корова есть! Коза разве помешает корове? С коровой-то вон сколько хлопот, а коза сама позаботится о себе на поселке. Хитрая тварь скотина-то эта. Похлопочи! Тебе, Матвеевич, не откажут в Совете.
Раздался телефонный звонок. Долгунов взял трубку.
— Слушаю… Долгунов. А-а-а, Толкачева? Здорово! Посылать ли информацию в горком? Обязательно. До свидания! — Долгунов положил трубку и обратился к домохозяйкам: — Вы идите домой, а завтра в райсовет за картошкой.
Вошли парторги полей, сели на скамейку у стола.
— А как, сынок, насчет козы-то? И мне завтра в Совет? — спросила пожилая женщина.
— Насчет козы, Анастасия Павловна, не стану хлопотать, это уж вы сами, — спокойно ответил Долгунов. — До свидания. А картошки семенной и вам дадут в Совете.
Вбежала торфяница с заплаканными глазами. Увидав парторгов полей, бросилась назад, но они удержали ее.
— Ревешь? — спросил один из них.
— Как же не реветь-то! Говорят, что я работать не хочу.
— А ты хочешь работать? — усмехнулся высокий, в кожаном черном пиджаке парторг. — Знаю тебя, Люба! Брось лукавить, не дури голову Емельяну Матвеевичу! Видишь, сколько людей на очереди к нему… Идем в бригаду Глазковой. Я переговорю с ней. Может, возьмет. Да только больше не лодырничай. У Глазковой знаешь какие порядки: лениться станешь — так сразу вон. — И он вместе с Любой вышел из кабинета.
В коридоре все еще толпились торфяницы, но к Долгунову не заходили, хотя дверь была открыта настежь. Долгунов вышел из-за стола, но тут же вернулся, сел и стал что-то вносить в записную книжку. Раздался телефонный звонок.
Долгунов положил карандаш и взял трубку.
— Кого?… Начальника участка?.. Нет его здесь… Кто? Я парторг участка, Долгунов. Откуда говорят?.. Из Москвы? Из ЦК партии? — Лицо Долгунова сделалось более сосредоточенным и внимательным.
— Позвать к телефону бригадира Ольгу Тарутину? Сейчас пошлем за нею. — Долгунов, прикрывая ладонью трубку, обратился к торфяницам, толпившимся в дверях: — Девушки, сбегайте за Тарутиной, да поскорее. Она, наверно, рядом, в нарядной.
Две девушки побежали за Ольгой.