За столами стало тихо. Все замерли в ожидании. Лукерья Филипповна от множества устремленных на нее глаз растерялась и слегка побледнела.
— Товарищи, — взглянув на Ганьшину, начал парторг ЦК, — я от имени райкома партии и от имени треста поздравляю знаменитую ударницу, проработавшую четверть века на трудном участке трудового фронта — на добыче торфа, Лукерью Филипповну. — Он коротко рассказал о работе Ганьшиной, отметил ее достоинства как бригадира и человека, передохнул и закончил: — А теперь, Лукерья Филипповна, позвольте еще раз поздравить вас с получением высокой награды и пожелать вам от всего сердца здоровья на многие и многие годы. — Он поднял рюмку и чокнулся с виновницей торжества.
Тарутина, Кузнецова, Гольцева и другие бригадиры от своего имени и от имени девушек своих бригад поздравили Ганьшину.
Ломкий, мелодичный звон рюмок несколько минут разливался по залу.
Ольга Тарутина и Кузнецова пили мало, Юлия и Григорий сидели за последним столом, никого не замечали вокруг себя, Ольга видела, как Григорий то и дело подкладывал закуски на тарелку Юлии и часто заглядывал ей в сияющие глаза, как бы пытаясь угадать ее желание. Вот сейчас он положил рыжиков на ее тарелку. Юлия нежно ему улыбнулась. Ольга перевела взгляд на девушек.
«Такими людьми, как эти девушки, сильна Советская держава», — подумала Тарутина.
Торфяницы непринужденно и просто шутили, смеялись, говорили о работе, о войне. У некоторых девушек, когда они вспоминали о близких и дорогих людях, павших за родину, глаза темнели и наполнялись слезами.
Тарутина высоко ценила таких девушек за их выдержку и сильный характер, благодаря которому в их сердцах не было простора для горя и черной печали. Находясь среди них, Тарутина чувствовала себя необычно хорошо. Ей хотелось слушать и слушать их разговоры, самой говорить, веселиться месте с ними.
Ольга снова посмотрела на молодоженов. Они были заняты исключительно друг другом; их большое счастье мешало им видеть все то, что происходило вокруг них. Тарутиной их поведение и в этот раз не понравилось.
«Что же это они никого не замечают вокруг, словно сидят у себя в комнате, а не на юбилее Лукерьи Филипповны?»
Ольга резко отодвинула стул, машинально, не отдавая себе отчета, взяла рюмку и, расплескивая вино, вышла из-за стола и направилась к Григорию и Юлии. А подойдя к ним и взглянув на их счастливые лица, она растерялась, как-то обмякла вся, словно их любовь наполнила теплом и светом ее сердце, и сказала им совершенно не то, что хотела сказать.
— Гришка и Юлька, я хочу выпить с вами, — предложила она. — Хочу выпить за то, чтобы ваша жизнь была чистой и полной. За то, что Тарутины любят однажды — однолюбы…
Григорий и Юлия поспешно поднялись.
— Точно, сестрица, Тарутины однолюбы. Уж как полюбят, так и до гроба, — согласился Григорий.
Девушки, сидевшие против молодоженов, завистливо улыбнулись и поднялись.
— За это и мы выпьем. Можно чокнуться и нам с вами? — предложили они хором.
— Конечно, — подхватил обрадованно Тарутин.
Глаза у всех засияли, заискрились. Ольга чокнулась с братом, а потом с Юлией. И за их столом мягко, как звук струны, разлился звон рюмок. Все выпили за счастье Григория и Юлии. Тарутина, держа пустую рюмку, улыбнулась и подумала: «Брат и Гольцева глубоко счастливы, а я, дура, хотела своими словами омрачить начало их семейной жизни. Как я рада, что сказала им не то, что собиралась, когда поднялась со стула!»
— Спасибо, Ольга, за хорошие слова, — промолвил Григорий. — И вам, девушки.
Он протянул руки, чтобы обнять сестру, но та шутливо отстранила его.
— Мы, вероятно, не досидим до конца вечера, — шепнула Гольцева Ольге. — Ты прямо, как закончится праздник, так и заходи к нам… вместе с Дашей.
Стоял гул голосов. Трудно было разобрать, о чем говорили гости. Ганьшина беседовала с Завьяловым и парторгом ЦК. К их словам прислушивался начальник участка Сальков. Больше говорила Ганьшина. Тарутина уловила только несколько ее фраз, относившихся к девушкам.
— Мои торфяницы, Михей Иванович, как и я сама, беспартийные большевички. Да и работаем мы, как вы знаете, на совесть. Это я говорю про своих девушек. Что касается, Михей Иванович, вот их, — Ганьшина кивнула на бригадиров, сидевших против нее, — передовая гвардия на заготовке топлива. Но и я со своей бригадой, — взглянув на парторга ЦК, она твердо сказала, — не отстаю от них, а даже, Илларион Ионович, частенько обгоняю эту молодую гвардию. Однако должна признаться, что эти бригадиры и меня с моей бригадой нередко берут в крепкий оборот. Вы же знаете, Илларион Ионович, в труде, в товарищеском соревновании — счастье. Это правда! Как же нам, советским женщинам и девушкам, не быть счастливыми, когда от нашего труда родина с каждым часом становится сильнее. Как же нам, советским женщинам и девушкам, не радоваться, когда наш дружный труд помогает Советской Армии уничтожать фашистов! Ведь это так, Михей Иванович? — обратилась Ганьшина опять к Завьялову.