«Вы как будто тащите на себе ношу своего счастья», – деликатно пишет ему Морис Дени. Его творчество, начиная с «Нежной песни» и заканчивая «Славословием супруге», не говоря уже о дуэте «Ночь», воспевает счастье, которое, не перестает удивлять и восхищать меланхоличного Шоссона. Письмо, написанное им Жанне и датированное 7 июня 1897 года, объясняет его потаенное чувство: «Я отлично сознаю, что все мое счастье – это ты, моя драгоценная любовь. Без тебя все самое лучшее, что меня окружает, потеряло бы свою ценность. Я не был до конца счастлив до того дня, когда узнал тебя, и с тех пор твоя чуткая нежность каждую секунду была для меня источником счастья. (…) Любовь моя, обнимаю тебя от всей души. Поцелуй от меня малышей». И подписывается: «Твой Эрнест Шоссон». Он очень счастлив в семейной жизни и внимателен к своим домочадцам, однако все время ищет одиночества, чтобы без помех предаваться творчеству.
Его главное произведение – опера «Король Артур», – отнявшая у него около десяти лет жизни (1885–1895 годы), – создавалась в отчаянии, в сомнениях и разочаровании. Он упорно трудился, без конца переделывал и беспощадно правил каждый акт, каждую сцену, страшась не добиться своей цели. «Казалось бы, я прекрасно поработал, – пишет он Пьеру де Бревилю, одному из своих друзей-композиторов. – Вы знаете, что я начал с совершенно необычайной для себя легкостью. И, продолжая гореть, я вдруг замечаю, в третьем акте должен очень многое изменить. От этого у меня отнялись руки и ноги. Понимая то, чего нельзя было оставить, я совсем не понимал, что нужно привнести». Затем тому же де Бревилю он жалуется на плачевное состояние своего произведения: «Мне остается дописать две сцены, но они так трудны, что у меня не хватает смелости взяться за них. Между тем я должен решиться, так как потратил много времени, с грехом пополам переделав весь первый акт, только что закончив его. Сомневаюсь, что это окончательный вариант. На данный момент он мне нравится, но я уже подумываю о будущих изменениях». Самые соблазнительные декорации не всегда способны отогнать черные мысли композитора. Шоссону все время представляется, что он гонится за несбыточной мечтой своего музыкального гения.
Его тревога приводит к приступам уныния. «Я в совершенной тоске, – пишет он Анри Леролю в январе 1894 года, – и представляю себя Артуром в третьем акте. Я больше не верю ни надежде, ни воле, ни старанию. И с ослиным упрямством не даю себе отдыха. И вот уже около десяти лет я веду такую жизнь. Было ли за эти десять лет хотя бы десять дней, когда мне легко работалось? Если и было, то не больше. Бывают моменты, когда я ощущаю себя усталым и отчаявшимся до глубины души».
Этот музыкант-неврастеник находит покой только благодаря ободрению друзей, которых, к счастью много – композитор РаймонБонер, большой друг Дебюсси, или адвокат Поль Пужо, любитель искусства, известный музыковед. «Мои проекты всегда восхитительны, но их воплощение всегда мучительно для меня. Я часто злюсь, ворчу и кряхчу. Сейчас дела идут немного лучше. Может быть, мне удастся вытянуть что-то из своей мерзкой головы. По крайней мере, никто не сможет обвинить меня в том, что я не старался», – признавался Шоссон в письме Пужо.
Самая близкая для него душа, как в сфере искусства, так и в жизни, – это Анри Лероль. Они, вечно сомневающиеся в своем искусстве, нуждаются друг в друге, убеждают друг друга не оставлять начатого произведения, о чем свидетельствуют сто семьдесят писем, опубликованных Жаном Галлуа, биографом Шоссона.
Если Лероля и Дебюсси связывают товарищеские отношения и безусловное согласие, сложившееся между художником и музыкантом, то между Шоссоном и Леролем существует духовная близость. Для Шоссона Лероль служит источником силы, моральной поддержки. Лероль же, со своей стороны, разделяя тревоги творца, находит в нем тонкого ценителя своей живописи. Весной 1894 года, находясь вдали от него, Анри Лероль пишет: «Старик, как мне тебя не хватает. Со мной рядом нет никого. Ни тебя, ни Ленуара, ни Бенара [13]– а я так не уверен в своей живописи.
Я люблю делать то, что мне хочется, но я также хочу знать, что кое-кто об этом думает. И никого нет. Я вижу только Дебюсси и иногда Боннера. И хотя я очень ценю художественные идеи музыкантов, мне кажется, что они не разбираются в живописи, чтобы я прислушивался к ним». Он не причисляет Шоссона к музыкантам, «не настолько хорошо разбирающимся в живописи». Они говорят на одном языке: в их дуэте музыка и живопись приходят к полному согласию.
Из них двоих Лероль выглядит более спокойным и менее измученным. Именно ему чаще всего приходится утешать опустошенного творческими поисками
Шоссона. В январе 1894 года, когда композитор проводит зиму в Аркашоне, Лероль пишет ему, пытаясь успокоить композитора: «Дорогой друг, меня огорчает, что ты, видимо, недоволен собой. Твое последнее письмо было мрачным, но я надеюсь, что с этим покончено, солнце снова согрело твою душу и осветило своими живительными лучами Артура. Если бы я был рядом с тобой, я уверен, что доказал бы тебе, что ты ошибаешься, что все хорошо. Так как невозможно, чтобы все было плохо. Вероятно, твое дурное расположение духа принуждает тебя быть недовольным всем, что ты делаешь». В другой раз он пишет с той же ободряющей добротой: «Прощай, старик! Работай, думай и сочиняй как можно больше. Не собираешься ли ты прогуляться ночью, чтобы подарить нам еще одну прекрасную “Ночь”?» Он, как верный друг, не оставляет его без поддержки.
Эрнест Шоссон – не нищий музыкант, как Дебюсси. Ему неведомы муки, связанные с необходимостью зарабатывать хлеб насущный. Его отец, Проспер Шоссон, строительный подрядчик, сделавший состояние на проектах барона Османа [14], завещал своему единственному наследнику солидную сумму.
Он живет в квартале Равнина Монсо, в красивом особняке, более просторном и зажиточном, чем у Лероля, а за городом он арендует роскошные хоромы. Кроме того, что он оказывает денежную помощь некоторым из своих друзей, таким, как Дебюсси, он заразился от Анри страстью к коллекционированию живописи. Эта страсть тоже стала пожирать его. Он благоговеет перед Дега, с которым познакомился у Лероля, и часто конкурирует с последним на аукционах. Гонка за Дега стала для свояков чем-то вроде игры. Осенью 1892 года, когда Дюран-Рюэль выставляет в своей галерее серию пейзажей, созданных художником в технике монотипии (при которой первоначально эскиз картины пишется маслом на стекле, а потом на него накладывают лист бумаги), редких в творчестве Дега, Лероль предлагает Шоссону пойти и посмотреть на это: «Я только что оттуда. Это так красиво. Поразительно, но это настоящий Дега – ощущение пейзажа, не предполагающее ничего, кроме натуры, и, между тем, увиденной так, как ее не видит никто другой. Я хотел бы приобрести одну работу, но Дюран-Рюэль просит за нее 2000 франков. За одну я предложил ему 1500. Но он не согласен. Может быть, тебе повезет? Ты обязательно должен купить одну из них».
Шоссон, находящийся в это время в деревне, отвечает: «Сожалею, что пропустил это – в Париже все же есть что-то стоящее, по крайней мере, в небольших дозах. Во всяком случае, там происходит физическое и интеллектуальное брожение».
Может быть, он говорит так из-за цены? Один из самых прелестных выставленных пейзажей (скала, едва угадывающееся обнаженное женское тело) приобретает князь Понятовский, другой меценат, поддерживающий Дебюсси. Лероля это огорчит.
Шоссон предпочитает рисунки Дега – у него их целая дюжина. Он пока купил только одну его картину небольшого размера: портрет лионского художника Белле-Дюпуаза. Дега, который называет Шоссона «мой музыкант» и искренне привязан к нему, с 1880-х годов – когда Шоссон начал собирать свою коллекцию – постоянный гость на бульваре Курсель.
14
Эжен Осман (1809–1891) – градостроитель, занимавшийся реконструкцией центральной части Парижа.