С интересом разглядывала контуры Везувия. По теперешнему вулкану и расположенной ниже вершине Соммы можно было мысленно восстановить размер и форму бывшего Везувия.
Я положила голову на плечо Мяртэна.
Он снял с моих глаз солнцезащитные очки и пальцами вытер слезы.
— Как ты догадался? — спросила я.
Он сказал не сразу, а немного погодя:
— Вот ведь несчастье.
Не знаю, имел он в виду Помпеи. Или нас. Или вообще катастрофы в жизни людей.
Наши спутники вышли из дома и двинулись дальше, вплотную за pedotto. Риккардо оглянулся, хотел что-то сказать. Но не решился потревожить нас с Мяртэном.
Мы побрели вслед за ними.
— Сась, — сказал Мяртэн. — Я считаю дни. Их осталось только два. Два дня.
Я считала даже часы.
Следовало ли понимать это так, что Мяртэн примирился с неизбежным? Или он напоминал о возможности повернуть все по-другому? Еще оставалось время для отступления. Но я кивнула соглашаясь: да, два дня.
Итак, у нас действительно остались лишь эти два дня.
Нам энергично махали руками. Здесь, в лабиринте развалин, можно легко потеряться.
— Ты еще жаждешь что-нибудь осмотреть? — спросил Мяртэн. — Тебе обязательно видеть двухтысячелетнюю буханку? Или гипсовую копию пса в смертной агонии?
— Не будем смотреть, если ты не хочешь, — уступила я. — Но для чего их показывают?
Все те же монахини пересекли нам путь. Они шли по камням перекрестка, почти задевая широкими рукавами мою руку.
Когда они скрылись в вилле, откуда мы только что вышли, я спросила у Мяртэна:
— Чего им здесь надо?
Какие ассоциации могут вызвать у них Помпеи? Или они хотели утвердиться в своей вере? Или им требовалась иллюстрация непрочности земной мощи в образе трагедии Помпеи?
— А может быть, они пришли из простого любопытства? — предположил вслух Мяртэн. Но это опровергли безразличные, застывшие лица монахинь.
На лице монахини, которая второй прошла мимо меня, был заметен белый пересекающий губы шрам. А один глаз был выше другого. По-моему, это не портило ее лицо. Скорее, наоборот. Это были единственные следы жизни на ее лице.
— Сась, — сказал Мяртэн. — Прошло так много лет с тех пор. Ты не могла бы мне теперь сказать, почему тогда, в ту первую ночь, ты ушла от меня?
Нет. Этого я и теперь не хотела говорить. Но теперь совсем по другой причине.
Мяртэн признавался, что в тот вечер он загадал: если я останусь, все в нашей жизни будет хорошо.
— Но ты ушла.
— Неужели ты действительно так задумал? — С тревогой я искала в его глазах подтверждения.
— Это правда. Но ты ушла. Почему? Я хотел бы знать.
Я не могла выдать причину. Просто потому, что она была слишком пустяковой: я тогда стеснялась, что он увидит вытянувшиеся и завязанные узелками бретельки моей рубашки.
— Мяртэн, я часто бываю довольно-таки пустой. А ты принимаешь меня слишком серьезно.
— Стало быть, ты не хочешь сказать? — спросил Мяртэн еще раз.
— Поверь, это не заслуживает разъяснения.
Голова все время была тяжелой. Поэтому я не смогла посочувствовать трагедии Помпеи так, как они того заслуживали. Увиденное здесь стояло отдельно, само по себе и вне связи со всем остальным. Словно осколки разбитой посудины, которые еще предстояло примерить друг к другу. Бронзовый юноша, фонтанирующий воду посреди окруженного колоннадой дворика. Улицы без окон. Ощущение пустоты. Сломанные колонны. Изумление: почему бог на постаменте низенький и хилый? Разве это не уменьшало веру в него?
Время двигалось вместе с нами. Теперь на стены уже падали тени.
Pedotto попросил мужчин войти в виллу. Женщин — подождать на воздухе. Усмехаясь, он уклонился от разъяснений. Загородил собой вход. Повторял:
— Только для мужчин. Только для мужчин.
И Февронии он сказал то же самое.
Я увидела на шее Февронии красные пятна. И в глазах ее сдерживаемые молнии. Риккардо узнал от нее, что у нас существует равноправие. Между женщинами и мужчинами различия не делают.
Это не подействовало. Риккардо не отступал.
— Что она теперь сделает? — спросил Константин с интересом.
— Пойдет на прорыв, — предположил Мейлер.
Феврония нахмурила брови, решительно оттолкнула запрещающую руку Риккардо и вошла в дом.
— Видите, — сказал Мейлер. — Я же говорил.
Pedotto махнул рукой мужчинам.
Они находились там недолго. И вышли повеселевшие. Все же была заметна и легкая неловкость.
Далеко не в числе первых из дома выскочила Феврония. Ее лицо побагровело и едва не лопалось, она избегала наших взглядов.