Я люблю тебя.
В ту ночь я легла с мамой, но мы обе спали вполглаза – все ждали, когда вернутся папа и Зузанна. Псина, как настоящий домашний питомец, спала у нас в ногах, спрятав голову под крыло. Когда папа задолго до рассвета вошел в дом, она сразу встрепенулась и закудахтала. Папа в перепачканном пеплом твидовом пиджаке замер на пороге спальни. У него всегда было грустное лицо, как у бладхаунда. Даже на детских фотографиях у него опущены уголки рта и брови домиком. Но в ту ночь свет из кухни отбрасывал тень на лицо папы и делал его еще печальнее, чем обычно.
Мама села на кровати.
– Ад? – Она откинула одеяло и подбежала к папе. Два черных силуэта на фоне освещенного дверного проема. – Где Зузанна?
– Я ее не видел, – сказал папа. – Касю я не нашел и отправился на почту, там сжег во дворе все свои документы. Всю информацию, которую захотят получить немцы: имена, адреса, списки военных. В Варшаве они заняли почтамт и прервали телеграфную связь, так что мы – следующие.
– А что они сделали с персоналом? – спросила мама.
Папа посмотрел в мою сторону и не стал отвечать на этот вопрос.
– По нашим расчетам, немцы войдут в город уже на этой неделе. И первым делом придут к нам.
– К нам? – Мама плотнее запахнула халат.
– За мной. Я могу оказаться для них полезным. – Папа улыбнулся, но его глаза были грустными. – Они захотят использовать почтамт для своих коммуникаций.
Никто не знал почтамт лучше папы. Сколько я себя помнила, он всегда им управлял. Знает важные секреты. Папа – патриот. Я была уверена в том, что он скорее умрет, но ничего немцам не расскажет.
– Откуда им знать, где мы живем?
Папа посмотрел на маму, как на ребенка.
– Халина, они не один год все это планировали. Будем надеяться, если меня заберут, то подержат какое-то время, я все-таки для них что-то значу. Выжди два дня. Если ничего обо мне не услышишь, уходи с девочками на юг.
– Англичане нам помогут, – забормотала мама. – Французы…
– Никто нам не поможет, любовь моя. Мэр эвакуируется, а с ним полиция и пожарная бригада. Так что сейчас мы должны спрятать все, что сможем.
Папа достал из комода шкатулку с мамиными украшениями и бросил ее на кровать.
– Для начала помой и высуши все жестяные банки, какие найдешь. Надо закопать все ценное…
– Но, Ад, мы ничего не нарушали. Немцы – культурные люди. Это все Гитлер, он словно заклятие какое-то на них наслал.
Мамина мама была чистокровной немкой, а отец – наполовину поляк. Даже спросонок она была очень красивая – нежная, но не хрупкая, натуральная блондинка.
Папа взял ее за руку:
– Твои культурные люди хотят, чтобы мы ушли и освободили для них место. Ты это понимаешь?
Он начал обходить квартиру, складывая в металлическую коробку с шарнирной крышкой все самое для нас важное: мамин сертификат медсестры, свидетельство об их браке, мамино колечко с рубином и конверт с нашими семейными фотокарточками.
– Доставай мешок под пшено. Это мы тоже закопаем, – велел папа.
Мама достала из-под раковины холщовый мешок.
– Они, скорее всего, будут обходить дома – искать польских солдат, – понизив голос, растолковывал папа. – По радио передали новый порядок. Польша как страна теперь не существует. Польский язык запрещен. Все школы закрываются. Вводится комендантский час. Тот, кто вышел из дома в комендантский час, должен иметь специальный пропуск. Оружие, лыжные ботинки и любые продукты питания сверх установленной нормы для нас под запретом. Хранение всего перечисленного карается… – Папа снова посмотрел на меня и решил не продолжать. – Думаю, они будут просто брать то, что им захочется.
Папа достал из ящика комода серебристый револьвер. Мама отшатнулась, у нее даже зрачки расширились.
– Закопай его, – попросила она.
– Он может нам понадобиться, – возразил папа.
Мама отвернулась.
– От оружия добра не жди.
Папа немного поколебался и отправил револьвер в коробку.
– Кася, закопай свою герлскаутскую форму. Нацисты охотятся на скаутов, в Гданьске они расстреляли группу мальчишек.
У меня внутри все похолодело. Я знала: с папой лучше не спорить – и расфасовала свои драгоценные пожитки по жестяным банкам. Шерстяной шарф, который как-то надевал Петрик и который еще хранил его запах. Новое красное вельветовое платье, сшитое для меня мамой. Рубашка и галстук от моей скаутской формы. Фотокарточка, где мы с Надей сидим верхом на корове.
Мама завернула набор колонковых кисточек, которые принадлежали еще бабушке, и тоже положила их в коробку. Папа растопил воск и запечатал все швы на банках.