Пол развернул на коленях мой подарок, удивленно посмотрел на сложенный в треугольник шарф цвета бордо и, как мне показалось, потерял дар речи.
– Это отцовский, – сказала я. – У него их дюжины. Он их, естественно, никогда не носил. Возможно, если бы носил…
Пол поднял шарф из мериносовой шерсти на шелковой подкладке и погладил кончиками пальцев.
– Просто нет слов.
У меня пересохло во рту.
Может, я все-таки поторопилась с подобным личным подарком?
– А твоя мать не станет возражать? – спросил Пол.
– Будь ее воля, она бы давно избавилась от всех вещей отца, но я ей не разрешаю.
– Возможно, ей тяжело их видеть.
– Как-то мама чуть не отдала отцовское пальто из шерсти вигони одному бедно одетому посыльному.
– Кэролайн, он такой красивый. – Пол наклонил голову и медленно обернул шарф вокруг шеи, затем поднял руки с раскрытыми ладонями. – Ну как?
Он напомнил мне румяных мальчишек, которые катались на санках по пруду Берд в Вифлееме.
Мне захотелось его поцеловать. Но я подумала, что потом мы можем об этом пожалеть. Ведь он женат, не важно, насколько совместимым был этот брак. И его жена скоро проснется во Франции в ожидании его звонка.
Да, конечно, мы об этом пожалеем.
У меня слегка закружилась голова. Я встала.
– Хочешь посмотреть? То есть я могу показать тебе гардероб отца.
Я провела Пола в папину комнату. У родителей были разные спальни – традиция того времени.
Тени от настольной лампы в углу убегали вверх по стене. Прислуга все еще убиралась в комнате: обметала пыль, каждую весну стирала занавески из органзы и перестилала постельное белье с греческим орнаментом, как будто отец мог вернуться в любой день и с криком «Всем привет!» бросить саквояж на кровать.
В нише эркерного окна стоял небольшой диван, небрежно зачехленный в давно поблекший мебельный ситец. Я открыла гардероб отца и включила свет. В комнате сразу запахло табаком и бальзамом «Викс вапораб».
– О, Кэролайн!
В гардеробе с двумя рядами вешалок все осталось как при жизни отца. Брюки хаки, брюки из кроссбредной шерсти и белые фланелевые брюки. Пиджаки самых разных фасонов – от спортивных норфолков с ремнем и пиджаков из сержа до визиток. На полу – ряды набитых оберточной бумагой двухцветных ботинок и одна пара лакированных слиперов. Фуляровые платки соседствовали с подвешенными за пряжки ремнями. На верхней полке лежала мамина черная ткань с похорон. В силу возраста я не была в тот день в церкви Святого Томаса, но в «Нью-Йорк таймс» писали: «Женщины Вулси молились на первой скамье». Я взяла и пропустила между пальцами ремень из тюленьей кожи на замше.
– Твой отец был очень аккуратным.
– Вообще-то, нет, это мама им занималась.
Пол взял с верхней полки серую, плотно набитую желтой оберточной бумагой шляпу федору, повертел в руках, как ученый – редкий метеорит, и положил обратно. Он вдруг помрачнел.
Я испортила ему настроение?
– Видишь ли, папа был дальтоником, – объяснила я.
Пол молча посмотрел на меня.
И почему я никак не могу замолчать?
– Да еще не желал, чтобы его одевал слуга.
Пол и не думал меня перебивать, просто смотрел с каким-то странным выражением во взгляде. Жалел бедную старую деву, которая тосковала по своему отцу?
– Отец настоял на том, что будет одеваться сам, поэтому мама покупала ему одежду только базовых цветов. Коричневый и синий. – Я выключила свет в гардеробе. – Видел бы ты, как он наряжался до этого.
Закрывая дверцу, я с трудом сдерживала слезы.
– Как-то вышел к завтраку в желтом пиджаке с лиловым галстуком, в оранжевых брюках и красных носках. Мама так смеялась, что чуть не задохнулась. – Я прислонилась лбом к холодной окрашенной двери. – Извини, Пол, что-то я расклеилась.
Пол взял меня за плечи, развернул и притянул к себе. Он откинул мои волосы и поцеловал в щеку. Его губы сначала задержались, а потом проделали неспешный путь к моим губам, и я сразу почувствовала вкус французских сигарет и кок-о-вен[19].
Пол снял шарф и освободил аромат «Сумарэ».
Сосна. Кожа. Мускус.
Мы переместились к дивану. Ледяной снег барабанил по окнам, словно песок в ураган. Пол коснулся рукой внутренней стороны моего бедра. У меня слегка участился пульс. Он двумя пальцами потянул шелковый чулок. Я расстегнула верхнюю пуговицу на его рубашке. Потом еще одну. Скользнула ладонями под рубашку и провела вниз по гладкому, как внутренняя сторона раковины, телу.
– Мне кажется, ты выпила больше чем «доля ангела», – шепнул мне на ухо Пол.
Он расстегнул верхнюю пуговицу моего платья. При слабом освещении его лицо было особенно красивым и таким серьезным.