Со слов агента месье Родье я знала, что он проживает в «Уолдорфе», а значит, его бритвенный набор был в нескольких этажах над рестораном.
Пол пожал плечами:
– Я так одеваюсь.
Типичный актер. Это можно было предвидеть.
Поток гостей в направлении банкетного зала нарастал. Женщины в потрясающих платьях, мужчины во фраках и лакированных «оксфордах» или оперных лодочках из телячьей кожи.
– Это мой первый гала-прием, – призналась я. – Единственный вечер, когда консульство собирает пожертвования. В приглашениях указано: «Все мужчины – во фраках».
Налезет на него старый смокинг отца? Длина рукава подойдет, а вот в плечах точно будет тесноват.
– Мисс Ферридэй, вы всегда такая… напористая?
– Видите ли, здесь, в Нью-Йорке, индивидуальность не слишком приветствуется. – Я вручила ему скрепленные скобками листы. – Уверена, вам не терпится просмотреть текст выступления.
Родье протянул их обратно:
– Нет, благодарю.
Я снова впихнула ему текст:
– Но генеральный консул лично все это написал.
– Повторите, ради чего я в этом участвую?
– Ради вынужденных покинуть свой дом граждан Франции. И ради моего Фонда французских семей. Мы помогаем сиротам, которые потеряли родителей по множеству разных причин. Ситуация во Франции неопределенная, и для них мы – единственный постоянный источник одежды и продовольствия. Плюс ко всему сегодня на приеме будут Рокфеллеры.
Родье полистал речь.
– Я бы на их месте просто подписал чек – и никаких приемов.
– Рокфеллеры – наши самые щедрые благотворители, но, прошу, не упоминайте о них в своей речи. И о президенте Рузвельте. О самолетах, которые США продает Франции, тоже не стоит упоминать. Кое-кто из наших гостей, безусловно, любит Францию, но они предпочли бы пока не касаться вопроса войны. Консул хочет обойти все скользкие темы.
– Публика всегда чувствует, когда ходишь вокруг да около.
– Не могли бы вы просто зачитать речь, месье?
– Мисс Ферридэй, беспокойство может привести к сердечному приступу.
Я вытащила булавку из бутоньерки.
– Вот… для нашего почетного гостя.
– Muguet?[4] – удивился Родье. – Где вы их нашли в это время года?
– В Нью-Йорке можно найти все, что угодно. Наш флорист выращивает их из семян.
Я положила ладонь на лацкан его пиджака и по самую головку воткнула булавку во французский вельвет.
Это он так пахнет или цветы? И почему американские мужчины не пахнут как ландыши? Или как тубероза?
– Вы ведь знаете, что ландыш – ядовитый цветок? – уточнил Родье.
– Тогда не ешьте его. По крайней мере, пока не закончите читать речь. Или если публика вас освистает.
Родье рассмеялся, и мне даже пришлось отступить на шаг. Такой искренний смех – редкость в светском обществе, особенно в ответ на мои шутки.
Я проводила Родье за кулисы и буквально остолбенела – эта сцена была раза в два больше любой из всех бродвейских, на которых мне приходилось выступать. Мы посмотрели в зал. Со сцены открывался вид на море столов с зажженными свечами. Люстра уолдорфского хрусталя и ее шесть сателлитов были притушены, и столы напоминали украшенные огнями корабли в ночи.
– Она просто огромная, – пробормотала я. – Вы справитесь?
Родье повернулся ко мне:
– Мисс Ферридэй, это моя работа.
Я побоялась, что дальнейшее общение осложнит ситуацию, поэтому оставила Родье с текстом речи в кулисах и постаралась не зацикливаться на его коричневых замшевых туфлях. Надо было проверить, как Пиа рассадила гостей; схема рассадки была выверена тщательнее, чем любой план полетов люфтваффе. И да – девушка просто разбросала карточки по шести столам Рокфеллеров, так что мне пришлось разложить их в нужном порядке. После я заняла свое место между кухней и столом для почетных гостей. По трем сторонам огромного зала поднимались три яруса лож в красной драпировке, и в каждой – обеденный стол.
Все семнадцать сотен мест должны быть заняты, и, если у нас не получится, многие несчастные останутся без помощи.
Гости начали занимать свои места. Океан белых галстуков, фамильных бриллиантов и такое количество платьев с Фобур-Сент-Оноре, что можно заполнить все лучшие магазины Парижа. Одни только корсеты с легкостью покрыли бы продажи третьего квартала и «У Бердорфа», и «У Гудмана». Метрдотель в ожидании сигнала к подаче замер в стойке у моего локтя. Появилась Эльза Максвелл – сплетница, профессиональная устроительница светских приемов и непревзойденный, что называется ne plus ultra, мастер саморекламы.
«Она просто запомнит ужасы сегодняшнего приема или снизойдет до того, что снимет перчатки и все запишет?» – мелькнула у меня мысль.