Ее голос доносился из уборной, не давая Джейн сосредоточиться:
– Черт, я вся в саже, просто жуть!
Не постучав, она приоткрыла дверь в комнату Джейн и просунула голову внутрь:
– У тебя мыльце есть?
Через несколько месяцев она, просунув голову в комнату Джейн, объявит:
– В общем, залетела я. Привалило счастье. Вот жуть! Придешь на свадьбу?
Когда у Джейн просили попользоваться ее мылом, она говорила:
– Ты мне пятнадцать шиллингов до пятницы не одолжишь?
Это было крайнее средство, к которому она прибегала, чтобы ей не мешали заниматься умственной деятельностью.
Судя по шуму, Нэнси Риддл застряла в проеме окна. У Нэнси началась истерика. Наконец ее вызволили, и она успокоилась, о чем свидетельствовало постепенное вытеснение мидлендских гласных в обрывках фраз, доносившихся из уборной, правильными английскими.
Джейн продолжала работать, про себя называя то, чем она занималась, «разведка боем». От девушек из дортуара весь Клуб перенял язык военных летчиков, и это было одно из любимых выражений.
Рукопись Николаса, с которой предстояло как следует повозиться, была на время отложена в сторону. Джейн, в сущности, еще не уловила, о чем эта книга, и поэтому затруднялась определить, какой раздел в ней наиболее важен, с тем чтобы выразить сомнение в его достоинствах, но она уже придумала вопрос, с которого Джордж сможет начать: «А вам не кажется, что эта часть в какой-то степени вторична?» Это была блестящая идея.
Рукопись Джейн отложила. И занялась важной работой, которую выполняла в свободное время за соответствующую плату. Это была та область жизни Джейн, в которой ей приходилось терпеть Руди Битеша; на данном этапе он вызывал в ней отвращение своей отталкивающей внешностью. И кроме всего прочего, он был для нее слишком стар. Когда у Джейн бывало плохое настроение, она считала необходимым напоминать себе, что ей всего двадцать два, это ее утешало. Джейн просмотрела составленный Руди Битешем список знаменитых авторов с указанием их адресов, проверяя, кому еще не писала писем. Она взяла лист бумаги, вывела на нем адpec своей двоюродной бабушки, живущей в деревне, и поставила дату. Потом принялась писать:
«Уважаемый мистер Хемингуэй!
Обращаясь к Вам с письмом, я не сомневаюсь, что Ваш издатель Вам его передаст».
Такое вступление было, по словам Руди, необходимо: нередко издатели получали от авторов указание просматривать адресованные им письма и выбрасывать те, что не представляют делового интереса; а такое вступление, когда письмо попадет в руки к издателям, «может тронуть их сердце». Дальнейшее содержание письма целиком предоставлялось усмотрению Джейн. Она подождала, пока у нее не забрезжила очередная блестящая идея, и продолжала:
«Я знаю, Вы получаете множество восторженных писем, и поэтому я долго не решалась занять место в Вашем почтовом ящике своим письмом. Но, выйдя из тюрьмы, где я пробыла два года и четыре месяца, я поняла, как важно для меня сказать Вам, что значили для меня Ваши книги все это время. Меня почти никто не навещал. Те немногие свободные часы, что полагались мне в неделю, я проводила в библиотеке. Она, увы, не отапливалась, но, читая, я не замечала холода. Ни одна книга не сравнится с Вашим романом «По ком звонит колокол», он вселил в меня мужество, необходимое, чтобы выстоять в этой жизни и чтобы строить новую жизнь после освобождения. Вы вернули мне веру в себя.
Я просто хочу, чтобы Вы знали об этом. Спасибо Вам.
С уважением (мисс) Дж. Райт
P. S. Только не подумайте, что я прошу денег. Уверяю Вас, если бы Вы послали мне деньги, я бы сразу Вам их вернула».
Если письмо дойдет, можно было рассчитывать на ответ, написанный от руки. На письма из тюрьмы или из сумасшедшего дома авторы чаще отвечали собственноручно, чем на любые другие; надо было только, как говорил Руди, выбрать автора, «имеющего сердце». Авторы, не имеющие сердца, вообще редко отвечали на письма, в лучшем случае расщедривались на ответ, отпечатанный на машинке. За письмо, отпечатанное на машинке, с подписью автора, Руди платил два шиллинга – если автограф редкий; если же автограф встречался повсюду, а письмо было простой отпиской, Руди не платил ничего. За ответ, написанный автором от руки, Руди платил по пять шиллингов за первую страницу и по шиллингу за остальные. Поэтому Джейн использовала всю свою изобретательность, чтобы составлять такие письма, которые с наибольшей вероятностью, побудили бы получателя написать ответ собственноручно.
Стоимость писчей бумаги и почтовые расходы Руди возмещал. Он уверял Джейн, что ответы писателей коллекционирует «просто так, для души». Джейн видела его коллекцию. Но она предполагала, что письма он собирает с дальним прицелом – их стоимость год от года возрастала.
– Когда я пишу сам, выходит фальшиво. Интересных ответов я не получаю. И мне не написать по-английски, как настоящая англичанка, кстати сказать.
Джейн могла бы собрать собственную коллекцию, если бы сейчас не так остро нуждалась в деньгах и могла позволить себе откладывать ответы впрок.
– Никогда не проси у писателей денег, – предупреждал ее Руди. – О деньгах вообще не упоминай. Получение денег обманным путем – уголовное преступление.
Тем не менее Джейн осенило приписать на всякий случай постскриптум.
Первое время Джейн боялась: а вдруг выяснится, кто пишет письма, и у нее будут неприятности. Но Руди ее успокоил: – Скажешь, что пошутила. Это не преступление. Кто станет проверять? Думаешь, Бернард Шоу напишет твоей двоюродной бабушке и спросит, кто ты такая? Бернард Шоу – это Имя!
Бернард Шоу как раз крайне разочаровал Джейн. Он прислал открытку с текстом, отпечатанным на машинке:
«Благодарю Вас за высокую оценку моих произведений. Поскольку они, как Вы пишете, принесли Вам утешение в несчастье, думаю, мне нет необходимости еще что-то прибавлять к ним от себя. Если деньги, как Вы пишете, Вам не нужны, я не стану навязывать Вам свою собственноручную подпись, имеющую некоторую стоимость в денежном выражении. Дж. Б. Ш.».
Инициалы тоже были отпечатаны на машинке.
С каждым письмом Джейн набиралась опыта. На письмо, сочиненное ею от лица незаконнорожденной, пришел полный сочувствия ответ Дафны дю Морье, за который Руди заплатил по тарифу. Некоторые авторы лучше всего реагировали на ученое слово «подтекст». Как-то Джейн пришла блестящая идея написать в лондонский «Атенеум» Генри Джеймсу.
– Ты поступила глупо, потому что Джеймс умер, кстати сказать, – заметил на это Руди.
– Хочешь письмо от автора по имени Николас Фаррингдон? – спросила Джейн.
– Нет, знаю я этого Николаса Фаррингдона, он ничего из себя не представляет и вряд ли сделает себе имя. Что он написал?
– Книгу под названием «Святая суббота. Из записных книжек».
– Что-нибудь религиозное?
– Вообще-то он называет это политической философией. Там просто наблюдения и размышления.
– От названия разит религиозностью. В конце концов из этого Николаса выйдет католический мракобес, верный слуга Папы. Я это еще до войны предсказывал.
– Он очень привлекательный молодой человек.
Руди был ей отвратителен. В его наружности приятного было мало. Джейн написала на конверте адрес Эрнеста Хемингуэя и, наклеив марку, отметила его имя в списке птичкой и поставила рядом дату. Голоса в умывальной стихли. Приемник Энн мурлыкал:
Было двадцать минут седьмого. До ужина оставалось время еще на одно письмо. Джейн еще раз просмотрела список.