Обстреливали и кромсали нашу оборону гитлеровцы около получаса, но для Нины они показались целой вечностью. Сжавшись в комочек, она лежала, закрыв голову обеими руками. В ушах гудело и ухало. Неприятной дрожью колотило тело. Страх отнял волю. В голове едва теплилась лишь одна мысль: как бы уцелеть в этом аду.
Наконец все стихло. Нине не верилось, что она жива и даже не ранена. Для убедительности пошевелила ногами, руками, ощупала тело. «Жива! — Ее почерневшие губы тронула радостная улыбка. — Теперь мы повоюем с фрицами!» — и осторожно приподняла голову к наблюдательной щели.
По полю волнами надвигались густые цепи врагов. Впереди них, наводя страх пламенем выстрелов, грозно полз «тигр».
«Что же бронебойщики никак не подобьют это чудище! — заволновалась Нива, прислушиваясь к редким выстрелам ПТР. — Хотя бы кто-нибудь удачно попал!»
И бронебойщики словно вняли ее мольбе: танк начинает крутиться на месте, разматывая по стерне гусеницу.
— Что, гад, обезножел? — донесся сбоку радостный возглас бойца. — Ну, держитесь теперь, гансы! Сейчас мы вам покажем!.. — Он принялся раскладывать около себя гранаты.
Прижавшись щекой к прикладу винтовки, Нина смотрит в щель. Немцы все ближе и ближе. Беспорядочная трескотня их «шмайссеров» режет слух.
— Без команды не стрелять! — бросил на ходу взводный, пробегая мимо Нины.
Прошла минута, другая… До гитлеровцев осталось полсотни шагов. «Что ж там взводный медлит?!» — с тревогой думает Нина, держа палец на спусковом крючке.
— Огонь! — наконец доносится хрипловатый голос лейтенанта.
Слились пулеметные и автоматные очереди. Нина тоже поймала на мушку фашиста и выстрелила, потом еще и еще…
Передняя цепь оккупантов залегла под плотным огнем гвардейцев.
— Ага, брюхом запахали! — услышала Нина повеселевший голос соседа. Среди смешавшихся цепей немецких солдат она вдруг увидела офицера, который что-то приказывал, размахивая парабеллумом. Потом он побежал в сторону наших траншей. Солдаты последовали за ним.
«Надо срезать офицера!» — пронеслось в голове. Вспомнила, замполит как-то говорил, что дисциплина у фашистов держится, пока жив командир.
Направила винтовку на офицера. Он бежит неровно, то и дело припадая к земле. Нина никак не поймает его в оптике. «Спокойнее!» — она стиснула зубы. Наконец мушка по миг замирает на груди офицера, и палец по привычке мягко нажимает на спуск… Упал!
Над траншеей со знакомым посвистом прошумели наши мины и начали рваться среди гитлеровцев. Их поредевшие цепи сразу поломались. Враги попятились назад, а потом побежали.
«А-а-а, драпанули!» — облегченно вздохнула Нина, прицеливаясь в очередного оккупанта. Она стреляла в ненавистные зеленые спины до тех пор, пока гитлеровцы не попрятались в свои траншеи.
…День клонился к вечеру. В низинах уже темнело. Нина затаилась в своей ячейке и рассматривала в бинокль подбитый «тигр» с массивной пушкой. Таких танков на фронте пока никто не видел. И вдруг Нина замерла. К вражеской машине ползли двое. В одном по плащ-накидке она признала Ставского.
Ставский полз к танку, чтобы осмотреть, пощупать своими руками это разрекламированное фашистской пропагандой «чудо-оружие», на которое немцы возлагали большие надежды. Как писатель и корреспондент он должен был это сделать, чтобы написать в газету очерк о героизме наших бронебойщиков.
«Ведь убить же могут!» — заволновалась Нина.
До танка оставалось совсем немного, когда до ее слуха донесся глухой стук станкового пулемета. Выстрелы смолкли. Один из ползущих остался на месте, а другой — это был Ставский — поднялся и побежал вперед. Но вновь резанул очередью фашистский пулеметчик.
Нина видела, как Ставский резко остановился, затем сделал шаг, другой — и упал в заросшую бурьяном борозду.
— Убили! Какого человека убили! Гады!.. — сжала до боли и пальцах бинокль Нина, и слезы побежали по ее щекам…
У деревни Турки-Поревоз гвардейцы хоронили Ставского. Мелкая пороша била в глаза. С окаменелыми лицами слушали пламенную речь писателя Александра Александровича Фадеева, приехавшего из Москвы проводить в последний путь своего боевого собрата по перу.
Глава 3
В боях и схватках
Поло боя. Поле боя.
Ты в огне, родимый край.
Я умру, гордясь тобою,
Только ты не умирай.
Горечь утрат
Фронтовые будни немыслимы без потерь: война есть война. Первого декабря 1943 года не вернулась с «охоты» Клава Прядко, а Шура Шляхова с осколочным ранением попала в медсанбат. Снайперов засекли фашистские наблюдатели и обрушили на их ячейки шквальный минометный огонь. Эту печальную весть принесла Соня Кутломаметова, которая видела все своими глазами.