— А ты не горюй. Расколошматим фашистов, вернешься домой, тогда его и на учебу куда-нибудь пристроишь.
— Ты, пожалуй, прав. Однако доживу ли до победы… Кто знает? Нынче жив, а завтра — пуля…
— Что-то ты о смерти заговорил? Ни к чему это. Я всегда стараюсь о ней не думать. Давай-ка лучше, Валек, песню… С песней оно как-то веселее на душе. — И громче проговорил: — Девчата! Где там Аня Носова?
— Здесь я, — отозвалась Аня.
— Уважь, пожалуйста, спой.
— Какую вам?
— «Землянку», — попросил москвич.
Аня запела вполголоса. Песня была как раздумье о войне, о жизни и о смерти. Ее подхватили все: и бойцы, и девушки.
Нина пела и вспоминала знакомые улицы Москвы, по которым не раз бегала в кинотеатр «Салют», к Савеловскому вокзалу, ходила в школу и на работу…
И вдруг песня словно споткнулась: сухо докатилось эхо выстрела. Все замерли. У входа в землянку медленно клонился к полу разведчик-москвич.
Сердце Нины сжалось от испуга. Ведь он только что пел вместе с ними! И надо же так случиться: подошел к печке, вытащил горящую головешку, прикурил, а после приподнял край брезента, выглянул на улицу. «Зачем?! Какая роковая беспечность! Наверное, забыл, что землянка немецкая и выходом обращена в их сторону!» — И слезы заволакивают ее глаза.
— Убит! — с дрожью в голосе проговорил подскочивший к москвичу товарищ. — Это фашистский снайпер. На огонь стрелял, сволочь. Ах, Валентин! Один неосторожный шаг…
Нина с напарницей Сашей Виноградовой на окопчиков следили за передним краем гитлеровцев: комбат дал задание девушкам выследить и уничтожить немецкого снайпера.
Томительно тянутся часы. Мороз медленно пробирает до костей. Среди укреплений оккупантов никаких признаков жизни. И фашистский снайпер притих, как в воду канул.
Только на третий день, когда позиции стал окутывать вечерний туман, дежурившие в засаде Аня и Полина услышали на левом фланге одинокий выстрел. Но где притаился коварный враг, так и не могли определить.
Ни с чем вернулись с «охоты».
— Полина, ты сосенку, что с краюшку отдельно стоит, приметила? — спросила Аня.
— Да. А что?
— Завтра на нее заберусь, может, что и увижу сверху.
— Ой, а заберешься ли?
— Это для меня раз плюнуть. Я с мальчишками по деревьям лазила. А ты внизу спрячешься. В случае чего подстрахуешь.
— Ладно, договорились…
Наутро Полина замаскировалась шагах в двадцати от сосны, на которой притаилась Аня. Шло время, но напрасно вглядывалась она в каждый, хотя бы еле заметный, подозрительный бугорок. Тем временем и Аня в просветы меж ветвей разглядывала немецкую передовую.
В нейтральной полосе лежал труп лошади, припорошенный снегом. Чуть далее тянулась узкая полоска траншея. «Боевое охранение фрицев», — мелькнула догадка.
Руки державшую винтовку, онемели от холода. Она осторожно шевелит пальцами в перчатке, чтоб хоть чуточку отогреть их. А сама не отрываясь, скользят взглядом по траншее врага, которая ленточкой извивается по возвышенности. «Глубоко закопались, сволочи! Даже с дерева не все просматривается! — отмечает про себя Аня — Все учли, когда отрывали. Наверно, знающие фортификаторы поработали над этой оборонной точкой».
Прошел час, другой… Ноги свело от холода в неудобной позы. Но шевельнуться нельзя. Враг тоже не дремлет. Их наблюдателя следят за нашим передним краем. Аня стискивает зубы и терпеливо ждет.
Невыносимо томительно тянется время, но глаза снайпера зорко следят за нейтральной полосой, траншеей гитлеровцев. Самым подозрительным местом ей показалась едва заметная траншейка, что вытянулась на пять-семь шагов к трупу лошади.
Перевалило за полдень. Тишина. Снег в нейтральной полосе черпает оспинами минных воронок. Обманчивая тишина… Ане много раз приходилось бывать в таких ситуациях. Снайпер должен появиться. Фрицы хитры, думает Аня, но мы хитрее! И ее взгляд в который раз вновь устремился к убитой лошади да так и замер: на темном днище траншеи шевелилось что-то белое, ползущее. Прикрыла на миг глаза. Не мираж ли это от перенапряжения? Открыла. Ползет! «Ух, гад, как ты тихо ползешь! Лишь сверху тебя и заметить можно. Сейчас я с тобой расквитаюсь за Валентина!»
Уняв дрожь в теле. Аня прицеливается. Пенечек-мушка в прицеле чуть-чуть ходит. Притаив дыхание, она нажимает на спусковой крючок. Выстрела будто и не слышит. В голове лишь одна мысль: как бы этот коварный фашист не остался жив. Белое пятно на две траншеи недвижимо. «А вдруг не попала в него, гада? Вдруг он просто затаился?.. — волнуется Аня и прицеливается еще раз, уже спокойнее, и стреляет, — Так верное будет!» Все, фашист мертв!