— Да что тут спорить и гадать, девочки, — успокоила их Шура. — Давайте-ка лучше спать, утро вечера мудренее…
Самый боевой орден
— Эй, соня, вставай! — тормозила Аня спящую подругу. — Вставай, кому говорят!
— Отстань, — пробормотала Нина и повернулась на другой бок, укрываясь шинелью.
— Подъем! — сдернула с нее шинель Аня.
Услышав привычную команду, Нина вскочила. Но, увидев улыбавшееся лицо Ани, вновь улеглась на пригретое местечко.
— Не балуй, Чижик.
— Живо поднимайся и одевайся! Надо спешить.
— Куда?
— На кудыкину гору! Награждать будут. Девочки уже все на улице, ждут.
…Затаив дыхание, Нина стояла в солдатском строю плечом к плечу со своими рязанскими подругами, Аней и Полиной. Слова приказа ясно звучали в наступившей тишине. Когда назвали ее фамилию, Нина и вовсе разволновалась. И только после того, как Аня легонько толкнула ее, шагнула из строя.
Полковник Лисицын приколол к гимнастерке Нины орден Красного Знамени, и его глаза тепло скользнули по невысокой хрупкой фигурке девушки, по ее счастливому лицу.
— Служу Советскому Союзу!
Возвращалась в строй, не чуя ног, — ведь получила первый в жизни орден, да еще самый боевой, вот какая большая радость!
— Поздравляю тебя, Нинок! — прошептала Аня и незаметно пожала руку.
Не прошло и пяти минут, как и у Ани серебром засверкал на груди орден Ставы III степени.
— Теперь фрицу еще сильнее жару задам, — шептала возбужденно Аня.
— Тс-с-с, Анка! — услышав знакомую фамилию, замерла в тревожном ожидании Нина.
И когда перед полковником замер Степан Клишин, радостная истома охватила Нину. «Милый… родной… живой», — шептали ее пересохшие губы.
— Инна, видишь? — дышала в ухо Аня. — Вон и твой Степушка объявился.
Нина подалась чуточку вперед и жадно глядела туда, где стоял Степан.
Едва их распустили, Нина побежала по тропинке к своей землянке.
— Ни-на! Подожди! — кричала вдогонку ей Аня, но напрасно.
— Бежим, Полина, — сказала она, — догоним. Что-то Нинча вдарилась как угорелая.
— От радости, наверно…
— Проворно ты улизнула, Нинок. Отчего бы это? Встречи с моим земляком застеснялась? — сразу же у землянки атаковала ее Аня.
— Долго стояли, замерзла… — Нина почувствовала, как щеки начинают гореть.
— Что-то с трудом верится.
— Ладно, подруженьки, тут дело ясное, — обняла обеих Полина. — Пошли в землянку: надо малость прихорошиться, вечером в клубной землянке танцы, говорят, будут…
Вечер. В серых сумерках тонул заснеженный лес. Девушки гурьбою высыпали на улицу. Под ногами звонко заскрипел снег. В разгоряченные лица пахнуло ледяным холодом, и воздух у губ заклубился паром.
— А морозец знатный, аж дух захватывает, — Нина прикрыла рот перчаткой.
— Настоящий, январский, — отозвалась Аня. — Девочки, бежим, а то заморозимся!
Когда они, запыхавшиеся, шумно ввалились в «клуб», то сразу оробели. Здесь было торжественно, празднично. Играл баян, они узнали вальс «На сопках Маньчжурии». Все, казалось, происходило как в мирное время в каком-нибудь заводском Доме культуры. Только вот военная одежда участников вечера да блеск орденов и медалей вносили свои коррективы.
Снимая шинель, Нина огляделась. «Неужели не пришел?» — и счастливая надежда на встречу стала гаснуть, сделалось грустно.
— Нина, а тут и мой землячок, — прошептала Аня.
— Где?!
— Ага, обрадовалась! Вот я и поймала тебя на «мушку». Ну да ладно. Смотри вон туда, где старшина стоит. Видишь? Ой, кажется, сюда идет!
— Добрый вечер! — подошел к ним Степан.
— Здравствуйте, товарищ лейтенант! — бойко приветствовала его Аня. — Что-то вы нас позабыли совсем. Никакой весточки.
— И вовсе не позабыл. Сами знаете, бои, — он не сводил глаз с Нины.
— Ладно, товарищ лейтенант, верим: самим тоже нелегко приходилось…
Зазвучала мелодия вальса «Грусть». Нина часто слышала его на танцплощадке в Тимирязевском парке, куда вместе со школьными подружками ездила на трамвае поглазеть на танцующих.
Аня закружилась с каким-то бойцом, а к Нине подошел незнакомый лейтенант и пригласил на вальс. Она отказалась. Стояла, в смущении опустив глаза. После этого Степану ничего не оставалось, как идти с ней танцевать.
Он неуверенно передвигал ногами, сбивался с ритма, когда надо было кружиться — останавливался.
— Плохой из меня танцор, — краснел Степан. — Только тебя мучаю. В колхозе не до танцев было и в училище не научился. А здесь… война.