Утром, когда по низине возле леса еще стелился туман, девушки вновь зашагали на запад. Две недели, недосыпая и недоедая, шли они по польской земле вслед за отступавшими к Одеру гитлеровцами. Были и короткие стычки, и тревожные ночи в лесу, у костра. Нет, это был не тот тернистый путь, который девушкам пришлось преодолеть с боями в Калининской области и Прибалтике, где каждый клочок земли орошен кровью, изранен снарядами и бомбами.
Однажды в конце января на привале к девушкам забежал замполит. Он принес газеты. Поговорил об очередных задачах батальона на марше. А перед уходом обвел их своим загадочным взглядом и проговорил:
— Девчата, завтра или послезавтра у нас будет праздник, так что мало-мальски по возможности прифрантитесь.
— Какой праздник, товарищ капитан? Почему мы не знаем об этом? — посыпались вопросы. — В календаре нет никакого праздника, и в газетах не пишут.
— А праздник, девчата, у нас такой, — он улыбнулся, взглянув на Нину. — Мы с вами скоро пересечем границу фашистской Германии!..
Продолжая наступление к западу и юго-востоку от Познани, войска 1-го Белорусского фронта пересекли германскую границу и вступили в пределы Бранденбургской провинции. 31 января 1945 года они с боем овладели городами Ландсберг, Мезенриц, Швибус и Циллихау — крупными узлами коммуникаций и мощными опорными пунктами фашистской обороны, прикрывавшими подступы к Франкфурту-на-Одере. В районе Познани продолжались бои по уничтожению окруженного в городе вражеского гарнизона.
…Девушки двигались в походной колонне батальона. Впереди шумно месили грязь бойцы второй роты. Нина шагала в крайнем ряду, рядом с Аней, и ей была видна раскиселенная сапогами обочина дороги. За кюветом, среди черных полей, напоминая о минувшей зиме, кое-где белели островки снега.
На холмистой сини горизонта стеною стоял лес. Где-то там, за лесом, начиналась неведомая Германия.
Спину приятно пригревало солнце. Небо отливало нежной голубизною. И шагалось как-то легко. В этот по-весеннему теплый день Нину догнала негаданная радость.
Ездовой, молодой боец, лихо присвистывая, погонял вожжами коней. На тачанке кроме него сидели офицер, сержант и мальчик лет четырнадцати в шинели с черными петлицами артиллериста.
— Нина, смотри, твой Степушек едет! — встрепенулась Аня.
— Степа? Где?! Не может быть!
— Он! Смотри, обернулся к нам! — И крикнула: — Товарищ капитан! Клишин!
Тачанка остановилась.
— Гвардии сержант Носова, выкрики в строю! — сделала замечание Лобковская. — Что случилось?
— Авария сердца у гвардии сержанта Обуховской.
— Вон оно что!
— Товарищ младший сержант, разрешите выйти из строя! — поборов смущение, выпалила скороговоркой Нина.
— Разрешаю.
Степан спрыгнул с тачанки и уже спешил ей навстречу. От волнения ноги не слушались Нину, и, когда она остановилась в полушаге от Степана, силы оставили ее. «Ой, сколько же мы не виделись? — подумала она. — Полгода. А он ничуточки не изменился! Все такой же подтянутый и красивый…»
Руки их встретились помимо воли, и в ее взгляде Степан увидел все: и радость встречи, и тоску любви, и скрытую тревогу.
Они шли за тачанкою, ничего не замечая вокруг, пока Нина не ступила в лужу, грязь кляксами брызнула на шинель Степана. Тут он только спохватился и глянул на облепленные грязью сапоги Нины:
— Ты, наверно, умаялась?
— Привыкла, — потупилась Нива.
— Извини, пожалуйста, мою оплошность. Михайлов, притормози!
Ездовой натянул вожжи так, что выхоленные кони заплясали на месте.
— Садись, — Степан помог Нине забраться в тачанку, легко прыгнул сам, тесно прижавшись к ней плечом, и сказал: — Спасибо, Михайлов!
— Не за что, товарищ капитан, — ответил боец, заправляя взгорбившуюся шинель под ремень.
— А ты, Цыплухин, почему слез? Места всем хватит.
— Пройдусь маленько, товарищ капитан, — сказал он. — Поразмяться надо, ноги затекли…
На выбоинах тачанку трясло, но Нина этого не замечала. Прижавшись к Степану, она молча смотрела на голубой горизонт, на лес, который ужо был не далее как в полукилометре. Она была счастлива и ехала, будто зачарованная. Неизвестно, сколько бы это длилось, если бы не поднявшаяся вдруг пальба и радостные крики «ура!».